Мое сердце и другие черные дыры - Жасмин Варга

– Но в марте такого не бывает, – бормочу я.

– Однажды такое уже случалось, когда мы были маленькими, помнишь?

Помню. Чудесный был день. Мне было не больше девяти, значит, Джорджии около семи, а Майку – два. Папа привез меня к маме до вечера, потому что хотел торговать целый день – надеялся продать побольше, ведь по улицам без дела будут слоняться школьники.

В то утром мама сделала нам блинчики с шоколадной крошкой, и мы целый день лепили во дворе снеговиков и катались с горки на Уайн-стрит. В тот день мы были настоящей семьей – я не чувствовала себя посторонней, дочерью на выходные.

Да, давно же это было.

Некоторое время мы молчим: я гляжу в окно на искрящийся снег, а Джорджия смотрит на меня. И я, и она не знаем, как теперь разговаривать друг с другом.

– Пойду-ка еще посплю, – объявляю я. Теперь снегопад означает сон – не блинчики и не снеговики, а еще несколько часов в постели. В одиночестве.

Я слышу, как она капризно фыркает – словно молча состроить гримасу недостаточно.

– Не отдохнула, что ли, после субботнего вечера?

– Что?

– Ты поздно пришла, – поясняет Джорджия.

Я снова плюхаюсь в постель и натягиваю одеяло на голову. Говорить с сестрой о Романе я не собираюсь. Даже через миллион лет.

Она снова подсаживается ко мне.

– С кем это ты была? У тебя появился парень или как?

Я не могу удержаться от смеха. Если у меня и есть парень, то зовут его Смерть. И зуб даю: Роман тоже в него влюблен. Что-то типа несчастного любовного треугольника. Или счастливого: мы оба соединимся со своим возлюбленным седьмого апреля.

Она обиженно сопит, и я вновь чувствую движение – встала.

– Ладно. Понимаю – это смешно. Я всего лишь пыталась поговорить со старшей сестрой. Прости мне эту попытку.

Ого, теперь ты хочешь со мной разговаривать? Я борюсь с новым приступом смеха. В самом деле, смешно: она хочет поговорить со мной лишь потому, что полфута снега лишили ее родной тусовки.

– Мы сестры только наполовину, – уточняю я и чувствую мгновенный легкий укор совести, пока черный слизняк не приходит мне на помощь.

– Ты невыносима! – вздыхает Джорджия. Если бы я не знала ее так хорошо, могла бы сказать «печально вздыхает». Она прислоняется к стене, взявшись за ручку двери. – Кстати, мама нажарила блинчиков.

Сестра с силой хлопает дверью, но через несколько секунд возвращается.

– И знаешь, Стив… – она произносит «Сти-и-и-в», как я растягивая слог, будто мягкую резинку. После неловкой паузы Джорджия продолжает: – Ну да, Стив на работе: «Спаркл» не закрылась.

– Ты хочешь сказать «твой папа», – снова поправляю ее я. – Твой папа на работе.

– Ну да, мой папа. Тот, которого ты за что-то ненавидишь. И благодаря которому у тебя есть дом.

Вот оно. Я скидываю с себя одеяло и сажусь на кровати.

– Как благородно с его стороны! И я не ненавижу его, Джорджия.

– Да неужели? Но ведешь себя, словно ненавидишь. Слушай, меня задолбало, что ты день за днем винишь себя за то, что сделал твой отец. Так вот, последний новостной выпуск: ты – не он. И кончай уже обвинять всех остальных в том, что он сотворил. И себя в том числе.

«А ты скажи это всем остальным», – думаю я и сердито смотрю на нее. Того и гляди зарычу, лишь бы она поскорее оставила меня в покое. Но сестра не уходит, а продолжает заглядывать мне в глаза, кулачками упираясь в стройные бедра. Отвечая ей взглядом, я пытаюсь уловить признаки хоть какого-то сходства между нами – все-таки наполовину сестры. Кожа у нее светлая, волосы медового оттенка, носик маленький – просто королева красоты на конкурсе штата Кентукки. Я и она – словно солнце и бугристая мрачная луна. Единственное, что нас роднит, – глаза. Мамины темные миндалевидные глаза.

Сейчас волосы Джорджии заплетены в косу, на ней шорты и растянутая футболка, на которой позирует вся команда «Кентукки Уайлдкэтс». Интересно, как это она изменила своему «правилу понедельника»? Я уже хочу съязвить по этому поводу, как она говорит:

– Мне просто хочется, чтобы ты не грустила все время, Айзел.

Мне тоже, Джорджия. Мне тоже…

Глубоко вздохнув, я встаю.

– Увидимся внизу за блинчиками. Дай только зубы почищу.

Сестра улыбается, словно я сообщила ей, что она набрала максимум баллов на экзамене по алгебре, и выскакивает из комнаты. Мне кажется, я в последний раз так радостно прыгала как раз в тот последний мартовский снегопад.

Я спускаюсь в ванную, выдавливаю на щетку пасту, потом возвращаюсь в комнату и чищу зубы, глядя в окно, а заодно подслушивая разговор мамы, Джорджии и Майка на кухне.

– Она скоро придет, – хвастается сестра.

– О, слава богу! – радуется мама. – Я так счастлива, что тебе удалось вытащить ее из постели.

Запах кленового сиропа наполняет дом. Слышно, как Майк в нетерпении стучит кулаками по столу:

– Не забудь побольше шоколадной крошки! Айзел любит шоколадную крошку.

Сердце переполняется забытыми чувствами, и я жду, когда подтянется черный слизняк и высосет их. Но тот не проявляется, оставляет меня с чувствами наедине, и сердце внезапно отзывается резкой болью – оставить родных будет труднее, чем я себе представляла.

Надеваю тапочки и, шлепая вниз по лестнице, ловлю себя на мысли, что, если бы каждый день был таким, я бы не так стремилась уйти.

Беда в том, что мартовский снегопад – это чудо. А одними чудесами не проживешь.

Осталось 18 дней

Тайлер Боуэн ждет меня за столом в школьной библиотеке. Я-то думала, он замнет это дело, но, выходит, и мне случается ошибаться в людях.

Наша библиотека не столько собрание книг, сколько компьютерный класс. Просторное помещение в центре школы, заполненное столами, компьютерами и хлипкими пластиковыми книжными стеллажами. А теперь еще и портретами Брайана Джексона. Такими же, как в «ТМК», – мне просто некуда от них деться.

– Привет, сестра Джорджии, – говорит Тайлер, когда я подсаживаюсь рядом.

– Слушай, у меня тоже имя есть. – Я расстегиваю рюкзак и достаю тетрадку по физике.

Веснушки на покрасневшем лице парня делаются заметнее.

– Что? – Я открываю ручку и постукиваю ею по столу.

– Я не знаю, как правильно его произнести.

Мой смех еще больше вгоняет беднягу в краску.

– Ничего смешного, – бурчит он, опустив голову. – У тебя… необычное имя. Это твой папа выбрал?

Я мигаю, потрясенная тем, что он сам упомянул моего отца.

– Думаю, мама. Хотя не знаю.