Опасное лето - Эрнест Хемингуэй

– Пусть Джордж сделает ему укол, чтобы безболезненноотправить его на тот свет, – предложил Билл Дэвис.

– А в самом деле, Джордж, – сказал Хотч. –Подумайте, от скольких лет страданий вы его избавите.

– Напомните мне, где я живу, Хотч, – сказалДжордж. – Я тогда схожу и принесу все, что нужно. Может быть, ещекому-нибудь требуется укол?

– Не мешало бы заодно позаботиться об Антонио, –сказал Хотч. – Не заживает его рана.

– Антонио сегодня выступает в Пуэрто-де-Санта-Мария, –сказал Билл Дэвис.

– Черт побери, – сказал Джордж. – Надеюсь, онне забыл про присыпку, которую я ему дал.

После того как кончилось наше гулянье в Памплоне, Антониодважды выступал во Франции, в Мон-де-Марсан, где имел большой успех, но быки,вероятно, были с подпиленными рогами, и он никогда не заговаривал со мной обэтих боях. Из Франции он прилетел в Малагу, чтобы присутствовать при торжестве,которым Мэри решила отметить мой общий с Кармен день рождения. Торжествополучилось пышное, и я, быть может, не осознал бы, что мне стукнуло шестьдесят,если бы Мэри не устроила все так хорошо и торжественно. Но тут уж нельзя былоотмахнуться от этой мысли. Я предпочел бы не говорить о своем юбилее и сразуперейти к ферии в Валенсии, где началась смертельная схватка между Антонио иЛуисом Мигелем. Но есть кое-что, о чем я непременно должен сказать.

Когда тяжелая рана, полученная Антонио в Аранхуэсе, зажила,мы стали очень беспечны – в лучшем смысле этого слова. Мы говорили о смерти безстраха, и я высказал Антонио все, что думаю о ней, хотя это не имеет никакойцены, поскольку никто из нас ничего о ней не знает. Я мог искренне презиратьсмерть и даже иногда внушать это презрение другим, но мне-то она тогда негрозила. Антонио же сталкивался с ней изо дня в день, нередко по два раза вдень и для встречи с ней приезжал издалека. Он ежедневно подвергал себясмертельной опасности, и стиль его работы был таков, что он сознательнопродлевал угрозу смерти до немыслимых для нормального человека пределов. Чтобывыдержать это, ему нужны были железные нервы и абсолютное спокойствие. Онработал честно, без фальши, и исход боя для него полностью зависел от егоумения распознавать опасность и предотвращать ее, подчиняя себе быка однимдвижением кисти руки, которою управляли его мышцы, его нервы, его реакция,зоркость, знание, чутье и мужество.

Если бы не точность и быстрота его реакции, он не мог бы такработать. Если бы мужество покинуло его хоть на малейшую долю секунды, онпотерял бы власть над быком и бык забодал бы его. Кроме того, по прихоти ветраон мог в любую минуту остаться перед быком беззащитным, а это означало почтиверную смерть.

Все это он знал, знал досконально и без самообмана, и нашазадача заключалась в том, чтобы сократить до минимума время ожидания, оставляяего наедине со своими мыслями ровно на столько, сколько необходимо дляпсихологической подготовки перед самым боем. Это и было наше участие вежедневном свидании Антонио со смертью. Любой человек может иной раз без страхавстретиться со смертью, но умышленно приближать ее к себе, показываяклассические приемы, и повторять это снова и снова, а потом самому наноситьсмертельный удар животному, которое весит полтонны и которое к тому желюбишь, – это посложнее, чем просто встретиться со смертью. Это значит –быть на арене художником, сознающим необходимость ежедневно превращать смерть ввысокое искусство. По меньшей мере дважды в день Антонио должен был убиватьбыстро и милосердно, вместе с тем предоставляя и быку все шансы нанестисмертельный удар, когда Антонио, подняв шпагу, нагибался над его рогами.

Все участники корриды помогают друг другу во время боя.Вопреки соперничеству, зависти и вражде – нет на свете более тесного братства.Только матадоры знают, какая им грозит опасность, как жестоко может искалечитьих физически и нравственно неудача на арене. Те, у кого нет истинногопризвания, и во сне не забывают о быках. Но перед самым выходом на аренуматадору никто помочь не может; поэтому мы только старались сократить времяострой тревоги. «Тревога» – не совсем подходящее слово, я предпочел бы назватьэто волнением, сдержанным, мучительным волнением.

Антонио всегда молился перед боем, после того как поклонникии болельщики уходили из его комнаты и он оставался один. Если еще было время,почти все мы по дороге в цирк заходили в часовню помолиться. Антонио знал, чтоя молюсь не о себе, а о нем. Мне не предстоял бой, а кроме того, я вообщеникогда не молюсь о себе после гражданской войны в Испании, где столькострашного на моих глазах случилось с другими, что молиться о себе кажется мнетеперь недопустимым эгоизмом.

Итак, мы всячески старались оставлять только минимальныйсрок для размышлений перед выходом на арену, а время между боями проводить какможно беспечнее. Уже и фиеста в Памплоне достаточно располагала к беспечности ибездумью, а наш праздник на вилле «Консула» тем более. Для нашего развлеченияМэри взяла напрокат ярмарочный тир и установила его в саду. Как-то в 1956 годуАнтонио видел, как я из охотничьего ружья, на порывистом ветру, отстреливалгорящий кончик сигареты, которую держал в руке наш шофер, итальянец Марио, иотнесся к этому неодобрительно. Но на этот раз, в день моего рождения, Антониодержал сигарету во рту, когда я отстреливал столбик пепла. Я проделал этот опытсемь раз, стреляя из крохотных ружей тира, и с каждым разом Антонио затягивалсясильней, чтобы окурок стал как можно короче.

Наконец он сказал:

– Пожалуй, хватит, Эрнесто. Еще один выстрел, и яостанусь без губ.

Магараджа из Куч-Бихара тоже приобщился к этому безобидномуразвлеченью. Сначала он проявлял осторожность – вставлял сигарету в мундштук,но очень скоро отбросил его, и стал затягиваться не хуже Антонио. Я набралмного очков, но отложил ружье и отказался стрелять в Джорджа Сэвирса, потомучто он был единственным врачом в доме, а мы еще только начали веселиться. Ну иповеселились, можно сказать.

Пятая в этом сезоне встреча на арене Антонио и Луиса Мигелясостоялась во время четвертой корриды в Валенсии. Быки были с фермы СамуэлаФлореса. Третьим матадором был Грегорио Санхес. День выдался пасмурный, гнетущедушный. В первый раз за ферию все билеты были проданы. Первый бык Луиса Мигеляоказался нерешительным, уже кинувшись, начинал тормозить и охотнее всегозанимал оборонительную позицию. Мигель работал с ним старательно и умело. Быкупорно тыкался мордой в песок, а Мигель настойчиво заставлял его поднятьголову, чтобы принять смертельный удар. С таким быком любой матадор намучилсябы. Однако Луис Мигель убил его ловко и довольно быстро со второго раза. Этобыло не то, что публика хотела получить за свои деньги, но ничего другого ЛуисМигель ей предложить не мог, и большинство зрителей это понимало и аплодировалоему. Он вышел на вызовы один раз и вернулся к барьеру злой, с плотно сжатымигубами.