Дурная кровь - Эуджен Овидиу Чировици

– Она его не любила. Ему следовало уехать из страны.

– И что он хотел сделать с Симоной?

Пациент вздыхает, проводит правой рукой по волосам, поворачивает голову. Глаза у него закрыты, но я вижу, как быстро двигаются под веками глазные яблоки.

– Все моя доброта… Он всегда говорил мне, что собирается… Хотя я тогда ему продемонстрировал, что…

– Это Эйб хочет причинить вред Симоне?

Пациент мерзко улыбается. Голос у него меняется.

– Нет, долбаный Санта.

– Я хочу, чтобы вы слушали меня очень внимательно. Как вы приехали в отель «Меридиен»? С Симоной и Эйбом? Или вы приехали позже? Сколько времени было на стенных часах, когда вы вошли в номер?

Пациенту становится страшно, его лицо искажается.

– Кто вам об этом сказал? – шепотом спрашивает он. – Никто об этом не знает. Очень важно, чтобы никто об этом не узнал. Он украл мой паспорт. Чертов псих!

– Вы мне об этом рассказали. Рассказали, потому что полностью мне доверяете. И я хочу, чтобы вы продолжили свой рассказ о том, что произошло.

Пациент трясет головой и предпринимает попытки встать с дивана.

– Я боюсь.

– Вам нечего бояться, – уверенно говорю я. – Вы в безопасности, никто не причинит вам вреда.

– Вы так ничего и не поняли? – раздраженно спрашивает он. – Очень важно, чтобы никто ничего не узнал.

– Почему?

– Потому что люди не поймут… Она много страдала из-за…

– Но теперь они далеко и не могут причинить вам вред. Они не могут навредить никому. Они ушли навсегда. Вам больше не нужно их бояться.

Пациент трясет головой так, будто мои слова его совсем не убеждают и он мне не верит.

– Что случилось в тот вечер?

– Драка.

– Вы сейчас говорите о Симоне?

– Да.

– Вы первым приехали в отель? Я имею в виду – раньше Эйба? Симона была с вами?

– Я приехал первым. Я сильно напился. Был расстроен. В какой-то момент я вышел из отеля и хотел уехать, но потом вернулся. Я говорил ему, чтобы он перестал мучить людей.

– О ком именно вы говорите?

– О нем, о том, что он с нами сделал.

– Говорите конкретнее.

– Не могу. Никто бы не понял…

– И он это сделал?

– Не знаю, я был напуган…

Пациент замолкает. Возбуждение нарастает. Он сжимает правую руку в кулак и несколько раз бьет в невидимую цель.

– Кровь, – шепчет он. Слезы текут по его щекам. – Кровь, как на шоссе. Шоссе серое, а все они мертвые. Я вижу ее. У нее в глазах кровь. Она плачет кровью.

Внезапно тело пациента сотрясает дрожь, как будто его ударило током. В уголках рта появляется белая пена. Он сгибает руки, словно пытается избавиться от тяжести, навалившейся на грудь. Пальцы сводит судорога, они становятся похожи на когти.

Заканчиваю сеанс и вывожу пациента из транса, но он лежит в той же позе. Нажимаю тревожную кнопку, тут же появляется медсестра.

Я задержался в особняке Джоша еще на пару дней, но мне так и не представилось возможности переговорить с ним еще раз. У него случился нервный срыв, хотя анализы не указывали на сколько-нибудь существенное ухудшение его здоровья. Но общее состояние Джоша заметно изменилось. Он даже не проявил интереса к результатам второго сеанса.

Я написал отчет и убрал его в сейф, ожидая, когда Джош захочет на него взглянуть.

Я не стал делать однозначные выводы, но не сомневался в том, что Джош был если не единственным исполнителем, то как минимум активным соучастником убийства той женщины.

Опираясь на полученную мной информацию, ни Джоша, ни Эйба нельзя было назвать потенциальным убийцей. Но есть люди, которым лучше было бы не встречаться. Бонни и Клайд, например. Это как химическая реакция – два безвредных вещества при смешении могут послужить причиной взрыва. В тот день, когда Абрахам Хэйл позвонил в квартиру Джоша в Нью-Джерси, их жизнь изменилась навсегда.

Кроме того, оставалось еще множество нестыковок и моментов, истинный смысл которых я так и не смог объяснить. Но я решил, что при тех обстоятельствах это было уже не так важно.

Перед отъездом, пока Уолтер относил мой багаж к машине, я зашел к Джошу попрощаться. Он лежал на кровати, его лицо и руки были белыми, как простыни. Он попытался что-то мне сказать, но не смог произнести ни одного членораздельного слова, а потом отмахнулся от меня с отвращением и отвернулся к стене.

Я не сомневался, что больше никогда его не увижу.

Перед тем как я сел за руль, Уолтер передал мне конверт с моим именем.

– От мистера Флейшера. Прошу вас, не вскрывайте его, пока не вернетесь в Нью-Йорк.

Я поблагодарил Уолтера, положил конверт в бардачок и тронулся с места. А Уолтер стоял на крыльце и махал мне вслед.

Железные ворота поместья закрылись, и я с облегчением выдохнул. У меня было такое чувство, будто меня несколько дней продержали в затхлой комнате и вдруг кто-то распахнул окна и впустил свежий воздух.

За всю мою многолетнюю практику из всех клиентов Джошуа Флейшер стоял ближе всех к смерти. И эта смерть, его смерть была чуть ли не осязаема, она словно пряталась за углом и ждала подходящего момента.

Обратную дорогу в Нью-Йорк я помню плохо. Движение было более плотным, чем на пути в Мэн, да еще проливной дождь не прекращался часами. Я остановился на заправке, залил полный бак, выпил кофе и попытался спланировать свой следующий день. История Джошуа не шла у меня из головы, и я был уверен, что еще долго не смогу о ней забыть.

Домой я вернулся совершенно без сил, принял душ и сразу завалился в кровать. Утром позвонил коллега из Лос-Анджелеса и рассказал о трехдневной конференции в Швейцарии. Профессор Аткинс должен был выступить с докладом, но простудился и не смог приехать. Приглашение застало меня врасплох, но я согласился заменить Аткинса – это было верное средство отвлечься от истории Джошуа.

Письмо Джоша я оставил на столе. Вернувшись с конференции, поглядывал на него, пока проверял электронную почту, составлял план доклада в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, и все не мог собраться с духом и его открыть. Я догадывался, что это прощальное письмо, но чувствовал, что не готов его прочитать.

Мне нравился Джошуа. Его можно было назвать романтиком, который разрывается между добром и злом и тем не менее нашел в себе силы творить добро.

Он убил Симону много лет назад в Париже? Если он, то почему? Скорее всего, никто не сможет найти ответы на эти вопросы.

Однажды вечером я решил: пришло время прочитать письмо.