Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи - Ал. Алтаев

Это поет златокудрый хорошенький Андреа Салаино, любимый ученик Леонардо. Он лежит на подоконнике мастерской и с тоскою смотрит на двор. Однообразный плеск воды в колодце и скрипенье ворота, который поворачивает служанка художника, по-прежнему уныло раздаются среди общего безмолвия. Салаино потянулся, тоскливо зевнул и безнадежно посмотрел на потертые локти своего когда-то щегольского камзола. Он любил хорошую одежду, как любил все красивое; ему было досадно, что обстоятельства заставляли его скудно одеваться и отказывать себе решительно во всем.

Салаино взглянул в окно и тяжело вздохнул. Его нисколько, казалось, в эту минуту не занимали многочисленные мольберты, наполнявшие студию. И он опять вздохнул тяжелее прежнего.

– Мы едим только одну сухую джьюнкатту, – сказал он сам себе с комическим отчаянием.

– О чем ты так вздыхаешь, сын мой? У ж не о джьюнкатте ли? – раздался за его спиной голос.

Салаино узнал насмешливый голос Леонардо.

Юноша покраснел до корня волос. Учитель стоял перед ним со своим обычным спокойным выражением глубоких серьезных глаз. Он казался божеством, высоко парящим над этим мелким миром, в котором занимали какое-то место ничтожные заботы об обеде или о прорванном камзоле. И Салаино стало стыдно, что он вздумал роптать.

– Но… его светлость… но… учитель… – бормотал бессвязно и сконфуженно Салаино. – Вам теперь совсем уменьшили жалованье из дворца… Отчего же вы им ничего не скажете, учитель? Сегодня этот дрянной мальчишка Джакопо приходил и говорил, что зеленщики, рыбные торговцы, торговцы красками – все грозят подать на вас в суд. Мне обидно за вас, учитель!

Салаино говорил правду. Вот уже несколько месяцев, как Лодовико Моро точно охладел к своей затее – конной статуе Франческо Сфорца, и скупо, с вечными затяжками и неприятностями выдавал на нее деньги флорентийскому художнику. И Леонардо приходилось затрачивать на статую Сфорца часть своего жалованья. Но случалось так, что в доме не было ни гроша, и тогда он замечал, что даже его любимые ученики начинали на него роптать. Даже слуга Джакопо, этот маленький бездомный разбойник, подобранный им на улице из жалости, и тот начинал дерзко кричать:

– У мессера Леонардо свистит в кармане!

А между тем этот дерзкий мальчишка готов был умереть у постели мессера, когда тот бывал болен.

– Успокойся, Салаино, – сказал, помолчав, Леонардо, – сегодня я схожу в замок и достану денег. Тогда и тебе куплю новый камзол. Я вижу хорошо, что тебя заставляет волноваться…

Салаино с видом балованного ребенка, которому обещали новую игрушку, радостно посмотрел на учителя.

Рисунок Леонардо да Винчи

А бесенок Джакопо, выглядывая из-за двери, закричал пронзительно с дерзким смехом:

– Салаино любуется собой, точно миланская девчонка! А дело-то и забыл! Мессере, за вами опять присылали из дворца, и слуга выболтал, что мадонна Цецилия хочет заказать вам свой портрет.

Мадонна Цецилия, эта красавица, звезда, равной которой нет в Милане! Но Леонардо слегка нахмурился.

– Это мне не совсем по душе, сын мой, – сказал он грустно. – Моро вечно торопит меня, отрывает от одной работы для другой. Я потерял массу времени, работая над каналами, чтобы осушить его владения, потом опять вернулся к колоссу[4]. Потом мне заказали летательную машину… А морески, процессии, вечные праздники, которые не обходились без моих указаний? Теперь опять отрывают от летательной машины и от колосса. Что скажет мой кривой Зороастро? Он и так уже давно ворчит и проклинает судьбу, которая занесла его в Милан.

И точно подслушав, одноглазый помощник Леонардо, всклоченный и перепачканный углем, показался в дверях. Настоящее имя его было Астро да Перестола. Он был по ремеслу кузнецом и механиком города; Леонардо привез его из Флоренции.

– Проклятый Милан! – ворчал он сердито. – Ведь вот сколько ни жил на свете, а не видел другого такого города! Работаешь, а все не двигаешься с места, и на все один разговор: «Некогда, денег нет!» Воля ваша, мессере, а я отправлюсь восвояси, на родину…

– Не бунтуй хоть ты! Сегодня я принесу денег! – сказал спокойно и уверенно художник.

– Да чего буйствовать? Не я один – все ученики: Чезаре дель Састо, и Джованни Бельтрафио, и Марко д’Оджионе, и даже ваш «сынок», изнеженная девчонка Салаино…

Но Салаино посмотрел на Зороастро уничтожающим взглядом. Кузнец мрачно произнес: «Заходили за вами из замка!» – и скрылся за дверью.

– А «Тайная вечеря», учитель? – спросил робко Салаино. – Неужели же новый заказ опять отвлечет и вас от святой картины?

Художник поник головой.

– Я ничего не знаю, Салаино, – проговорил он недовольно, – ты видишь, что мне не дают вздохнуть свободно. А как постыдно и как отвратительно рабство! Но и «Тайная вечеря» от меня не уйдет, сын мой: она – здесь.

Он указал на свой высокий прекрасный лоб, и Салаино понял, что учитель говорит не на ветер.

Через час Леонардо был в палаццо Цецилии Бергамини. Роскошный палаццо, обставленный почти с царскою роскошью, посещали просвещеннейшие люди Милана. Цецилия была центром, около которого группировались ученые, художники, поэты. Она превосходно знала латынь и мота поддерживать какой угодно серьезный разговор.

Сегодня она, одетая в пышное серебристое платье, еще более оттенявшее матовую белизну ее лица, декламировала свои стихи. Глаза ее блестели как две лучистых звезды. Леонардо шел к ней с чувством досады, но, увидев это прекрасное, вдохновенное лицо, вспомнил, как пел в ее присутствии на музыкальном состязании, как дала она ему аграф, венок и шарф, и невольно залюбовался ее царственной фигурой. Цецилия декламировала стихи, казалось, позабыв все на свете, и прекрасные пальцы ее вдохновенно пробегали по струнам золотой арфы.

Леонардо остановился, пораженный дивным видением.

– Святая Цецилия… – прошептал он в молитвенном восторге и, взяв записную книжку, благоговейно начертил в ней прекрасный образ.

И когда хозяйка обратилась к Леонардо с обычной шутливой грацией, он точно проснулся от сладкой грезы и смотрел на нее с досадой и удивлением.

– Я просила вас написать мой портрет, – сказала с капризной гримасой Цецилия, – и поскорее, мессер Леонардо.

Художник молча раскрыл записную книжку и показал этому земному существу ее неземной образ.

– Вот ваш портрет, мадонна Цецилия, – сказал он значительно, – ваш портрет в то время, когда вы видели Бога.