Мировая история - Одд Уэстад

Даже свои нападки на церковников люди оправдывали догмами, проповедовавшимися среди них самой церковью, и именем Бога, по-своему понимая его Промысел на основе знаний, приобретенных у той же церкви. Религиозный миф служил не только глубинной пружиной цивилизации; люди ориентировались на него в построении своей жизни. Он определял предназначение человека как раз с точки зрения трансцендентного блага. Община всех верующих за пределами христианской церкви проповедовала одно только язычество. Сатана, прятавшийся во всей материальной форме, подстерегал тех, кто отступал от пути благодати. Если среди заблудших обнаруживался кто-то из епископов или даже пап, тем хуже было для них. Человеческие слабости не должны были компрометировать религиозное видение смысла жизни. Грядет Божий суд, и в конце времен в день Страшного суда Создатель отделит наконец-то агнцев божьих от козлищ сатаны.

Но ближе к завершению Средневековья в Европе развивалась и менялась не одна только религия. То же самое происходило и с государством. Подавляющее большинство из нас сегодня привыкло к мысли о том, что нашу жизнь определяет некое государство. В общем и целом все согласны с разделением поверхности нашей планеты между безликими организациями, функционирующими через чиновников, отмеченными особым образом, и с тем, что таким организациям делегирована конечная государственная власть во всех конкретных сферах. Многие считают так, что государства служат своего рода представителем интересов народа или наций. Но так это на самом деле или иначе, государства представляются стандартными блоками, из которых большинство из нас построило бы политический портрет современного мира.

Ни о чем подобном европеец X века даже понятия не имел; 500 лет спустя могли появиться практически все атрибуты современного государства, но не все европейцы ими тогда пользовались. Процесс появления современных государств, далеко не завершившийся к 1500 году, служит одним из ориентиров, по которому современную историческую эпоху отделяют от всех остальных. Принципам и идеям предшествовало появление реалий жизни. С XIII века и дальше многие правители, обычно носившие титул королей, располагали возможностью в силу ряда причин укреплять свою власть над теми, кем они управляли. Тут все дело в том, что они могли позволить себе содержать крупные армии и оснащать их самыми эффективными средствами ведения войны. В начале XIV века в Европе изобрели железные пушки; потом – бронзовые, а в следующем веке на вооружение поступили крупнокалиберные литые чугунные артиллерийские орудия. С их появлением великие люди больше не могли бросать вызов своим правителям, прячась за стенами замков. Стальные арбалеты тоже давали большое преимущество в бою тем, кто мог себе позволить их приобретение. К 1500 году многие правители вплотную подходили к монополии на применение вооруженных сил в пределах своих вотчин. К тому же появилось больше споров по поводу разделявших их границ, и эти споры выражались не только в совершенствовании методов предохранения их неприкосновенности. Эта монополия ознаменовала перенос акцента в деятельности правительства с претензии на контроль конкретных подданных, находившихся в конкретных отношениях с правителем, на контроль народа, проживавшего на определенной территории. Личная зависимость постепенно заменялась зависимостью территориальной.

Королевская власть над подобными территориальными агломерациями все больше непосредственно делегировалась чиновникам, которым за добросовестную службу требовалось платить точно так же, как за современное вооружение. Монархическая форма правления, функционировавшая через вассалов, знакомых королю, которые выполняли большую часть его работы в обмен на проявление благосклонности со стороны сюзерена, а также поддерживали его на поле боя, когда в этом возникала потребность, уступила место системе, при которой задачи монархического правления стали выполнять наемные работники, труд которых оплачивался из налоговых поступлений (при этом общественные блага все больше заменялись денежным эквивалентом), сбор которых считался одной из наиболее важных их функций. Пергаментные грамоты и свитки к XVI веку начали уступать место сначала струям и ручьям, превратившимся в половодье современных бюрократических бумаг. В таком общем эскизе представляется безнадежно невозможным описание сложных перемен, имевших громадное историческое значение. Они касались каждой стороны жизни народа, религии, а также санкций и власти, которую воплощали, экономики, ресурсов, предлагавшихся ею, открывавшихся или закрывавшихся социальных возможностей, идей и требований, предъявлявшихся ими к все еще эластичным учреждениям. Но конечный результат сомнения не вызывает. Так или иначе, к 1500 году начинается организация Европы, отличающейся по устройству от Европы Каролингов и османов. Притом что личным связям в их всеобъемлющем для большинства европейцев и важнейшем виде предстояло сохраняться еще на протяжении многих веков, общество приобретало совсем иные атрибуты, отличавшиеся от существовавших в те дни, когда свою роль играли даже племенные привязанности. Отношения сюзерена и вассала, которыми на фоне притязаний на власть папы и императора внешне долгое время исчерпывалась политическая мысль, начинали уступать место понятию княжеской власти над всеми обитателями его вотчины, которое в крайних предположениях (типа того, что высказал король Англии Генрих VIII по поводу отсутствия внешнего авторитета для князя, кроме самого Бога) на самом деле было чем-то новым.

Такое изменение совсем не обязательно было повсеместным, шло одним и тем же путем, а также одинаковыми темпами. К 1800 году Франция и Англия на протяжении многих веков радикально отличались от отставших от них Германии и Италии. Как бы все ни случилось, в основе лежало неуклонное возвеличивание августейших семей. Короли пользовались огромными преимуществами. Те из них, кто занимался своими делами с должной тщательностью, пользовался более надежной политической поддержкой в своей обычно просторной (и иногда очень крупной) вотчине, чем вельможи в своих усадьбах поменьше. Вокруг королевского сана создавалась атмосфера таинственности, воплощавшаяся в торжественных обрядах коронации и помазания на престол. Королевскими судами внешне обещалась более независимая юстиция за меньшую плату, чем можно было рассчитывать при обращении к местным феодалам. В XII веке к тому же начало появляться новое осознание потребности в законе, и королям представился удобный случай заявить о том, что правовыми вопросами должны заниматься их суды. Тем самым они могли обратиться за содействием не только к ресурсам феодальной структуры, во главе которой – или где-то рядом с ней – они стояли, но и к иным внешним силам. Одной из них, медленно проявлявшей растущую свою роль, было ощущение национальной принадлежности.

С этим понятием (которое практически все современные люди воспринимают как нечто само собой разумеющееся) следует обращаться осторожно, чтобы случайно не предвосхитить события. В Средневековье никаких национальных государств в нашем понимании этого явления не существовало и подавляющее их большинство оставались очень слабыми. Тем не менее к 1500 году подданные королей Англии и Франции могли считать себя людьми, отличающимися от чужеземцев – подданных других монархов, даже если те могли считать народ соседней деревни фактически иностранцами. Еще за 200 лет до этого такое различие делалось между уроженцами вотчины и теми, кто переселился на ее территорию, и чувство принадлежности к общине коренного населения постоянно усиливалось. Одним из признаков общинной принадлежности стало появление веры в национальных святых заступников; хотя церкви им начали посвящать при англосаксонских королях, только в XIV веке Красный крест святого Георгия на белом фоне становится своего рода знаком отличия английских солдат, когда их признали официальными защитниками Англии (его заслугу в убийстве дракона признали за ним только в XII веке, но его могли перепутать с легендарным греческим героем Персеем).