Мировая история - Одд Уэстад

В 1309 году французский папа привел папскую курию в город Авиньон, принадлежавший королю Неаполя, но находившийся во власти французских королей, на земле которых располагался. В период проживания папы в Авиньоне (продлившийся до 1377 года) там к тому же должно было наблюдаться засилье французских кардиналов. Англичане и немцы в скором времени поверили в то, что папы превратились в инструмент французских королей, и предприняли шаги по ликвидации самостоятельности церкви на своих территориях. Члены коллегии выборщиков императора объявили, что их голосование не потребовало никакого одобрения или подтверждения результатов папой, а также что власть императора даруется одним только самим Богом.

В Авиньоне папы жили в огромном дворце, сооружение которого послужило символом их решения оставаться подальше от Рима, а их роскошь демонстрировала растущую суетность их бытия. Папский двор отличался невиданной пышностью, его бытом занимался вышколенный персонал прислуги и распорядителей, содержащийся за счет церковных податей и неправомерного присвоения чужого добра. К несчастью, XIV век принес крах европейской экономики; значительно сократившееся население принудили к внесению больших сумм на содержание резко подорожавшего (как говорят, позволявшего себе недопустимую экстравагантность) папства. Централизация продолжала порождать разложение (его наглядным примером служит злоупотребление папскими правами на назначение духовенства в свободные приходы) и обвинения в симонии. К тому же все активнее внедрялся плюрализм. Личное поведение высшего духовенства вступало во все большее противоречие с апостольскими идеалами.

Папская ссылка в Авиньон послужила вызреванию враждебности народа к церковникам и папству, отличавшейся от враждебности королей, разгневанных на священников, отказавшихся примириться с их юрисдикцией. Многие представители духовенства сами ощущали, что теперь богатые аббатства и склонные к земным благам епископы служили определяющим фактором церкви, подвергшейся секуляризации. В этом заключался парадокс, подпортивший наследие Григория VII. Критика в конечном счете поднялась до уровня, при котором папство возвратилось в Рим в 1377 году, и тут как раз разгорелся крупнейший в истории церкви скандал, получивший название «Великий раскол». Светские монархи подстрекали к образованию в своих собственных вотчинах квазинаци-ональных церквей, а вместе с коллегиями в составе двадцати или около того кардиналов прикрывались папством исключительно ради извлечения собственных доходов и укрепления своего положения. Получилось так, что сложилась практика избрания двух пап, причем второго папу – самостоятельно французскими кардиналами. Папы в Риме и в Авиньоне на протяжении 30 лет одновременно претендовали на роль единственного главы христианской церкви. В 1409 году появился еще и третий претендент на папский престол, обосновавшийся в Пизе. Актуальность ереси притуплялась, и острие критики, приобретавшей новую озлобленность, все больше направлялось против папства. Распространеннейшим ругательством в адрес претендента на наследие святого Петра стало слово «антихрист». Борьба за папский престол осложнялась еще и участием светских соперников. На стороне авиньонского папы в широком плане выступали союзники в лице Франции, Шотландии, Арагона и Милана; папу римского поддерживали правители Англии, немецкие императоры, Неаполь и Фландрия.

Все-таки еретики в какой-то момент вроде бы обещали обновление и преобразование религии. Для согласования общей резолюции созывали четыре церковных совета; в конечном счете они действительно с 1420 года сократили количество пап до одного верховного священника в Риме, но некоторые люди надеялись на большее; они ждали реформы, а участники церковных советов ее возможность отклоняли. Вместо этого они посвятили свое время борьбе с ересью, и поддержка реформы закончилась сразу же с восстановлением папского единства. Принцип, которым предусматривалось существование альтернативы источнику власти собора внутри церкви, на протяжении последующих 400 лет, приписывался Риму.

Ересь, всегда пребывавшая в тлеющем состоянии, полыхнула жарким костром реформаторского рвения во время соборного периода. Два выдающихся деятеля – Джон Уиклиф в Англии и Ян Гус в Богемии – оседлали волну недовольства, вызванную ересью. Прежде всего они занимались реформой церкви, хотя Дж. Уиклиф вошел в историю скорее как наставник и мыслитель, чем человек действия. Ян Гус возглавил движение, делом которого считалось решение как национальных, так и церковных проблем; в Праге он пользовался непререкаемым авторитетом как проповедник. Советом Констанции его осудили за еретические высказывания по поводу судьбы и собственности, и в 1415 году Яна Гуса сожгли на костре. Мощный импульс реформы, который придали ей Дж. Уиклиф и Я. Гус, истощился по мере затухания их критических замечаний, но зато они выявили жилу национального сопротивления папству, что было разрушительным для единства Западной церкви. Католики и гуситы все еще оспаривали Богемию в ходе ожесточенных гражданских войн спустя 20 лет после смерти Я. Гуса.

Между тем самому папству пришлось пойти на уступки в его дипломатии со светскими монархиями XV века. Религиозное рвение все больше направляется в обход центрального аппарата церкви. Усердие проявлялось в продолжающемся наплыве мистических писаний и новых стилей в популярной религии. Невиданная до тех пор одержимость страстями Христовыми появляется в изобразительном искусстве; обновленная приверженность святым апостолам, повальное увлечение бичеванием, вспышки плясового безумства – все это служит свидетельствами повышенной возбудимости паствы. Наглядный пример привлекательности и авторитета народного проповедника можно найти в личности доминиканца Джироламо Савонаролы, огромные достижения которого позволили ему стать на какое-то время нравственным диктатором Флоренции в 1490-х годах. Но религиозное усердие редко встречалось среди сотрудников государственных и церковных структур. В XIV и XV веках народная религия по большей части оставалась уделом частных лиц и благочестивых людей. Еще одно воплощение расхождения одновременно в видении и инструментарии внутри иерархий могло заключаться в пренебрежении миссионерской деятельностью за пределами Европы.

В общем и целом о XV веке остается ощущение как о периоде отступления, ослабления волны после надрыва большого усилия, продлившегося без малого два века. Все же оставить средневековую церковь в нашем сознании в таком предельном состоянии означало бы пойти на риск серьезного заблуждения по поводу состояния тогдашнего общества, изменившегося гораздо значительнее нашего собственного общества под воздействием религии, чем любого другого фактора. В Европе все еще властвовал христианский мир, а после 1453 года к нему относились еще осознаннее. Внутри этого мира практически все явления жизни определялись религией. Вся власть проистекала исключительно от Бога. Практически для всех мужчин и женщин церковь служила единственным ведомством для знаковых моментов их существования – в ней регистрировались их браки, рождение их детей, факты крещения, а также смерти. Многие из них полностью отдавались служению церкви; намного большая часть населения перешла в монахи и монахини, чем это наблюдается сегодня. Но хотя они могли рассчитывать на уход в монастырь от враждебного повседневного бытия, позади они оставляли светский мир, совсем не похожий на наш, совершенно не имеющий отношения к церкви и равнодушный к ней. В ведение религиозных деятелей перешли такие сферы общественной жизни, как просвещение, благотворительность, государственное управление, юстиция, а также огромные отрасли экономики.