Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Казалось бы, в этой-то кампании бегства французов, когда ониделали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одномдвижении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегстваначальника от армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот периодкампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одногочеловека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаныисториками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона иглубокомысленные его планы — маневры, руководившие войском, и гениальныераспоряжения его маршалов.

Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу вобильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потомпреследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняетсянам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленнымсоображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потомописывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принятьсражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:

— J`ai assez fait l`Empereur, il est temps de faire legeneral, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом. ]— и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произволсудьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.

Потом описывают нам величие души маршалов, в особенностиНея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход черезДнепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.

И, наконец, последний отъезд великого императора отгеройской армии представляется нам историками как что-то великое и гениальное.Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемыйпоследней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этотпоступок на языке историков получает оправдание.

Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть стольэластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противнотому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является уисториков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключаетвозможность меры хорошего и дурного. Для великого — нет дурного. Нет ужаса,который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.

— «C`est grand!» [Это величественно!] — говорят историки, итогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand —хорошо, не grand — дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких-тоособенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубедомой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенныхсюда, чувствует que c`est grand, и душа его покойна.

«Du sublime (он что-то sublime видит в себе) au ridicule iln`y a qu`un pas», — говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime!Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n`y a qu`un pas».[величественное… От величественного до смешного только один шаг…Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешноготолько шаг. ]

И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримогомерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримоймалости.

Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нетнеизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.

Кто из русских людей, читая описания последнего периодакампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности инеясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всехфранцузов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когдарасстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как намрассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить,отрезать и забрать в плен всех французов.

Каким образом то русское войско, которое, слабее числомфранцузов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторонокружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели?Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходнымисилами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?

История (та, которая называется этим словом), отвечая на этивопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов,и тот-то, и тот-то не сделали таких-то и таких-то маневров.

Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежелиони были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, —отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачирусских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все-таки, почему и в техусловиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (вобоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в пленфранцузское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состоялацель русских?

Объяснение этого странного явления тем (как то делаютрусские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательнопотому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападенияпод Вязьмой и под Тарутиным.

Почему то русское войско, которое с слабейшими силамиодержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным ипод Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпамифранцузов?

Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять вплен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и всепопытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыднымобразом, то последний период кампании совершенно справедливо представляетсяфранцузами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскимиисториками победоносным.

Русские военные историки, настолько, насколько для нихобязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирическиевоззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, чтоотступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.

Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие,чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как рядпобед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русскихпривел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.