Селянин - Altupi

— Моральный ущерб, — быстро сориентировался Калякин.

— Нет, — ответил Рахманов, твёрдо, но без безрассудной отваги. В драку с обидчиком он бы не пустился. Верил в свою правду, при этом не веря во вселенское торжество справедливости. Холод ему был нипочём, колка дров здорово разгоняла кровь.

Калякин слез с мотоцикла:

— Ну как хочешь. Пойду за твоей скотиной.

Конечно, он блефовал. Он даже приближаться к рогатой дуре боялся и тем более не знал, что с ней дальше делать. А если опять обосрёт? К счастью, пидор об этом не подозревал и замер в ожидании дальнейшего. Возможно, судорожно решал, что делать, но внешне оставался невозмутимым. Красивый, ладный и только что трахавшийся.

Кирилл сделал обманный шаг к калитке, за которой находились закуты для скота и птицы, и сразу вернулся обратно, будто передумав. Егор не шелохнулся, на ветру трепетали только не удержавшиеся в хвосте пряди.

— Ладно, — сказал Кирилл, — если тебе дорога корова, можем поступить другим образом. Я прощаю тебе долг, а ты… ты договариваешься, чтобы банкирша дала мне.

Что именно банкирша должна дать, уточнять было не нужно. Ухмылка Кирилла красноречиво говорила об этом. Он ожидал новой волны страха, растерянности, так тешившей чувство собственной важности, но…

Странно, на лице Егора расцвело тоже что-то наподобие ухмылки, из глаз ушёл испуг.

— А ты не боишься ставить условия человеку с топором? — спросил он и покрепче перехватил отполированное его сильными ладонями топорище.

Кирилл опешил, перевёл взгляд с посветлевшего лица селянина на тёмное лезвие инструмента. При определённой сноровке оно может послужить отличным оружием, а пидор явно упражняется с ним часто. Почему-то такую вероятность исхода торга Калякин раньше не принимал во внимание, вообще не учитывал топор.

— И когда я с косой, тоже ко мне не подходи, — мстительно добавил Егор. Он заметил замешательство и испуг, и теперь Кириллу надо было как-то выкручиваться, чтобы снова стать царём положения.

Местные сплетни

Кирилл сделал круг возле мотоцикла, проводя пятернёй по сиденью, красному бензобаку, рулю, зеркалам и круглой фаре. Остановился, настроившись на глухую несознанку.

— А духу-то хватит человека рубануть?

— Хочешь проверить? — Егор спросил это с твёрдой убеждённостью. Калякин поверил в его решимость защищать свою честь и честь прекрасной дамы. Можно было бы отстать, зауважать его за эти идеалы, но пидорам нельзя давать спуску.

— Пойдёшь на зону парашу драить? А кто будет за твоей мамашей ухаживать? Бросишь инвалидку одну? Она хоть на горшок сама сходит?

Предположения показались Кириллу чертовски смешными, тем более Егор снова замолчал, его взор потух, потребность вступить в противоборство с противником погреблась под сыновним долгом. Но топор он сжимал крепко.

Кирилл решил забить на прикол с вымогательством и подойти к развлечению с другой стороны.

— Ладно, деньги я тебе прощаю, — он опять влез на мотоцикл. — Я, может, к тебе с дружескими намерениями пришёл. Кроме тебя, тут и поболтать не с кем.

Рахманов его будто не слышал. Удостоверился, что опасность миновала, и принялся за незаконченное дело. Поправил чурбак и, замахнувшись, с одного удара рассёк его пополам, поднял половину и поставил на чурбак.

— У тебя вроде как брат есть? — спросил Кирилл. — Что-то его не видно. Где он?

— В лагере, — раскраивая половину чурки, произнёс Егор, взял следующую.

— Такой молодой и срок мотает?

Егор остановился, пристально посмотрел на него и потом демонстративно одним махом расколол половину чурки. Поленья с деревянным стуком разлетелись в стороны, попадали на груду таких же дров. Парень выпрямился.

— Да я шучу, шучу, — осклабился довольный своей подъёбкой Кирилл. — Что ты, шуток не понимаешь? Просто к слову пришлось. Ты лучше скажи, чего ты такой неразговорчивый?

— С тобой, что ли, разговаривать? — Рахманов в который раз принялся за колку.

— А что, не нравлюсь? Ах да, ты же разборчивый. Кого попало не трахаешь.

Рассекаемые чурбаки звонко поскрипывали, дрова, падавшие в кучу, задорно стучали.

— А я вот пидоров не люблю, — продолжил Кирилл, так и не дождавшись от селянина ответа. — Но мне скучно и хочется трахаться, а трахать тут только банкиршу можно.

— Езжай к себе в город.

— Не, мне пока нельзя. Причины есть. И мне вот что интересно, Егор, — как ты тут живёшь-то без секса? Ты же пидор, тебе же в бабу должно быть противно вставлять. Двигал бы в Москву, где ваших заднеприводных полно.

Куча колотых дров росла, а чурбаков уменьшалась. Рахманов ловко управлялся с топором, изредка предплечьем вытирая пот со лба. Линялая его футболка от горловины к паху клином стала тёмной. Он не отвечал, был, казалось, полностью поглощён своим занятием.

Кириллу, чтобы потешиться, и монолога хватало.

— Чего ты такой неразговорчивый-то? Я ведь с тобой нормально, по-дружески. То дело с коровой замяли уже. Не пойму просто, как ты в деревне живёшь — дрова эти, сортир на улице, корова, навоз. Вонь.

Калякин сказал это с презрением. По его разумению загнать себя в глушь к тухлым бабкам и комарам могли только маразматичные пенсионеры, свихнувшиеся на почве фанатичной любви к взращиванию помидоров, или опустившиеся вконец алкаши, которых погнали за сто первый километр. Остальные стремились к цивилизации с её благами, цеплялись за любую возможность, снимали комнаты в общагах, женились по расчёту и по залёту. Себя Кирилл не представлял без тачки, клубов, бухла, ночной тусовки, секса без обязательств по разным впискам. Он считал, что такой образ жизни и должна вести молодёжь в стране почти победившего капитализма. А этот красивый парень… Он здесь словно жемчужина посреди навоза!

Другое, менее поэтичное и избитое, сравнение сейчас не пришло Кириллу на ум. Он смотрел на Егора и ждал его ответа, каких-нибудь объяснений, однако Егор молчал, однообразно нагибаясь за чурбаком, ставя его, размахиваясь, ударяя топором. Оставался безучастным, на лице не отражалось никаких эмоций, кроме естественного напряжения, вызванного тяжёлой работой. Ни неприязни, ни страха, ни разочарованности в собственной жизни.

Кирилл вскочил с мотоцикла: а и вправду, какого хера он увещевает этого придурка? Пидоры не люди, у них всё через жопу. Мочить таких надо, чтобы другим нормальным людям не мешали. Но… Кирилл очень хотел, чтобы долбанный уравновешенный селянин поднял на него свои карие глаза, которые в темноте пасмурного вечера были бездонно-чёрными. Хотел, чтобы его ещё раз затянуло в этот глубокий выразительный омут, падая в который, испытываешь что-то сродни транса, лёгкого наркотического кайфа.

Только блядский Рахманов всё колол и колол. Дрова усыпали двор вокруг него, несколько поленьев отлетели к дощатому