Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв. - Михаил Бенцианов

А. В. Кузьмин показал различия, существовавшие в документах официального и частного происхождения применительно к князьям Порховским[146]. В противоположность приниженному статусу князей Белозерских в источниках центральной канцелярии в синодике 1506 г., не говоря уже о комплексе поземельных актов, все представители этого рода (11 человек) значились с княжеским титулом.

Уже говорилось о том, что усечение княжеского титула фиксируется в записи некоторых лиц в писцовой книге Водской пятины. Такие примеры были характерны для представителей захудавших фамилий, обладавших низким статусом. Помимо И. М. Гагарина и некоторых Мещерских без титула была записаны братья Путятины Елецкого. Приведенные факты «очищения» указывают на внимание, которое продолжало уделяться носителям княжеского титула. Позднее, когда княжеский титул перестал иметь то же значение, превратившись в формальность, сыновья и родственники названных лиц упоминались уже исключительно вместе с ним. С княжеским титулом в писцовой книге Водской пятины конца 1530-х гг. и в более поздних источниках назывались Путятины и Мещерские (потомки и родственники Григория и Василия Ивановых Мещерских). Титул вернулся даже к потомкам Г. Ф. Белосельского, получившего поместья вместе с другими бывшими холопами И. И. Салтыка Травина[147].

Очевидно, что сохранение княжеского титула предполагало наличие определенного положения. На положении «князей» находились лица разного уровня. За пределами круга владетельных князей и примыкающих к ним членов родовых княжеских групп существовала большая разница между, например, могущественными князьями Патрикеевыми и куда менее примечательными князьями с московсколитовского пограничья, ищущими счастья при московском дворе. В первом случае существовали значимые предпосылки для передачи высокого положения и набора сопутствующих княжеских прав по наследству. Помимо кровного родства с правящей династией Великого княжества Литовского Патрикеевы породнились также с семьей московских князей. В своем завещании Михаил Верейский упоминал «брата» своего князя Ивана Юрьевича – И. Ю. Патрикеева. Родством с семьей великого князя могли похвастаться и другие виднейшие княжеские фамилии. В 1500 г. состоялась свадьба князя Василия Дмитриевича Холмского с дочерью Ивана III Феодосией. На дочери Романа Мезецкого Елене был женат Андрей Углицкий, что, вероятно, стало в будущем одной из причин московской ориентации его сына Михаила. В свою очередь Борис Волоцкий состоял в браке с Юлианией, дочерью князя Михаила Холмского[148]. В родстве с великокняжеской семьей находились также князья Бабичевы. Аграфена, дочь Василия Бабича, в 1485 г. вышла замуж за Ивана Рязанского, племянника «государя всея Руси»[149]. Ее дочь позднее стала женой Ф. И. Бельского.

Ряд княжеских фамилий получил представителей в Боярской думе. Со временем они обросли брачными связями со старомосковскими боярскими семьями, что также обеспечивало им необходимые предпосылки высокого статуса в ближайшем будущем.

Абстрагируясь от вопроса о суверенных правах на территории прежде независимых княжеств, для владетельных князей невысокого ранга гарантией сохранения их статуса было сохранение родовых земель, кровная связь и поддержка со стороны родственников. М. И. Давыдов отмечал у князей Стародубских развитую систему семейно-клановых и правовых отношений, проявлявшуюся в том числе в наследовании выморочных «отчин»[150]. Не меньшее значение имели их военный потенциал, а также наличие вотчин на стратегически важных направлениях военных действий.

Представители родов владетельных князей, со временем объединенные в особые княжеские корпорации, «локальные корпорации служебных князей», по определению В. Д. Назарова, или «территориально-генеалогические корпорации» у В. Б. Кобрина, заняли свое место в составе великокняжеского двора, а также в составе дворов удельных князей московского дома. Сохранение поземельных связей способствовало поддержанию внутреннего единства. Членство в составе таких корпораций сохранялось за счет этого и при выполнении ими «боярских» обязанностей, а также при последующем проникновении некоторых их представителей в Боярскую думу[151].

Для массы потомков княжеских фамилий, оторванных от родовых земель, решающее значение для сохранения статуса имело создание новых поместных корпораций на окраинах страны. В этих корпорациях воссоздавалась привычная для Государева двора тройственная структура, в которой князьям отводилась роль военачальников, лидеров по своему происхождению, для местных служилых людей. «Князьями» в составе поместных корпораций на равных становились представители старых владельческих родов Северо-Восточной Руси и пришлые литовские и татарские (в меньшей степени) выходцы. Переселяясь из родовых центров землевладения (зачастую принудительно), они тем не менее сохраняли свой прежний статус на новых местах службы. Вопрос о наличии или отсутствии у них родовых вотчин не имел в этом случае принципиального значения.

К сожалению, судить о масштабах и значении этого процесса можно только на основании ретроспективного изучения более поздних источников. В Дворовой тетради в нескольких территориальных рубриках фиксируется последовательная запись носителей княжеского титула. Они, как правило, занимали место на ступень ниже «бояр», то есть представителей фамилий, претендовавших в силу своего происхождения (прецедентов получения аналогичных должностей их предками) и служебных назначений их близких родственников на членство в Боярской думе. Среди подобных рубрик «Тула» (Волконские), «Боровск» (Мещерские и Елецкие), «Можайск» (Мещерские и Кропоткины), «Вязьма» (братья Гундоровы, В. И. Тулупов, С. Ю. Деев и Гагарины), «Дорогобуж» (Звенигородские и Н. И. Мезецкий), «Белая» (Хворостинины и Елецкие), возможно, также «Тверь» (Елецкие) и «помещики тверские» (Гагарины). За исключением Волконских все они представляли пришлые фамилии. Среди вяземских помещиков, учитывая расхождение родственных линий, Гагарины должны были обосноваться на новом месте службы не позднее первого-второго десятилетия XVI в. Примерно в это же время здесь мог получить поместье князь Василий Гундоров[152].