Делия - Оксана Кириллова

что временная «амнезия» – моя нормальная реакция на алкоголь. Такой уж у меня организм – если не хочу нарваться на эту побочку, могу позволить себе разве что бокал шампанского по большим праздникам.

– Жалеешь, что вы расстались? – спросила я безжизненно.

– Да нет… наверное, так лучше, – пожала плечами Лина. – А лучше всего то, что в конце концов ничего не случилось.

Уж наверное. Но то, что случиться все-таки успело, все равно вставало перед глазами: воображение у меня неплохое.

– Слава богу, – повторила она. – Нелюбимый человек, неподходящая обстановка…

– Куча свидетелей, – вставила я.

– Думаешь, кто-то видел? – озаботилась она.

– Соня с Настей.

– А я-то удивилась, откуда ты знаешь – решила, может, я чего не помню и уже рассказала тебе все в двух словах по дороге к остановке или в автобусе. Я тоже была нетрезва, мало ли. А ты уверена, что они видели?

Обеспокоенный взгляд Лины вдруг сменился довольным. Когда она откинулась на спинку стула с чашкой чая, у нее был такой вид, будто она разгадала многовековую тайну.

– Ну, может, это Соня просто поделилась со мной одной из своих фантазий, – ядовито отозвалась я, не понимая, чему тут радоваться.

Лично я бы на ее месте вообще переехала в другой город. В моем понимании ни мое падение под стол, ни Лизино бормотание, ни Пашкин мат, ни даже неприятность, случившаяся с Соней, не могли сравниться с этим.

– Если видели, то к лучшему. А то Соня все расспрашивала, почему мы с Колей так долго встречаемся и у нас еще ничего не было. Теперь я могу спокойно сказать, что было. Пусть завидуют. Из нашей компании вообще было только у Лизы.

– Ого! Я даже не знала, что у нее кто-то есть.

– У нее и нет. Это произошло летом в лагере – мальчик ухлестывал за ней пару дней, она поддалась, а потом он потерял к ней интерес. Она, конечно, говорит, что и сама не пылала к нему чувствами – просто хотела попробовать… но, думаю, ей все же было обидно.

– Еще бы… похоже, в нашем классе тоже считают, что те, у кого было, круче остальных. Либо я чего-то не понимаю, либо это бред. Мне всегда казалось, что это должно быть по любви… маленький секрет двух близких людей.

– Все верно – и признак доверия. Если помнишь, я сама говорила тебе то же самое. Еще говорила, что ты отличаешься от всех моих подружек – вот и в этом ты меня понимаешь. Но! Никому кроме тебя я не смогла бы этого объяснить. Начни я говорить Соне или Лизе про доверие, они бы покивали понимающе, но сами при этом подумали бы, что Коля почему-то меня не хочет, а больше никого на горизонте нет, вот я и прикрываюсь философией.

– Ужас, – выдохнула я. Это относилось не только конкретно к Соне и Лизе, но и ко всему миру, потому что я снова вспомнила об одноклассницах – они, несомненно, отреагировали бы на «философию» в этом вопросе так же.

Чуть ли не впервые в жизни я пожалела о том, что родилась именно на этой планете, в это время и живу среди этих людей.

– Слушай, а Настя? – осенило меня. – Она-то поняла бы?

– Настя – да, она другая, – ответила Лина.

– Как будто немного взрослее, да?

– Она и есть немного взрослее. Пошла в школу с восьми лет. В семь у нее были какие-то проблемы со здоровьем. Так что скоро Насте исполнится пятнадцать. Только не разговаривай с ней об этом – не то чтобы это был секрет, но она стесняется.

– Надо же, всего год разницы, а совсем другой человек, – поразилась я. – Понимающая, ответственная, рассудительная и при этом дружелюбная и милая…

– Мне кажется, ей даже не очень интересно с Лизой и Соней, – подхватила Лина. – Она будто подстраивается под их обычные реакции – громко смеется, бросается обнимать подружек при каждом удобном случае, болтает о ерунде… но только из симпатии к ним.

– Так и ты делаешь так же.

– Я… ну… бывает, да. Тоже из симпатии.

– Нет, из желания понравиться, – справедливости ради уточнила я.

– Нет! Ну ладно, может, немного и да.

– Интересно, а мы с тобой какими будем через год? Неужели так сильно изменимся?

– Не знаю… в принципе четырнадцать и пятнадцать – не такая большая разница. Может, Настя просто…

– Мне, между прочим, еще нет четырнадцати!

– Но будет через три месяца, так что неважно.

– И, кстати, по моим наблюдениям, двенадцати- и тринадцатилетние девушки отличаются кардинально. В двенадцать у нас, кроме тебя, никто даже не красился, а в тринадцать – у всех уже позади курортные романы, все стреляют глазками с двумя слоями туши и теней и шепчутся, у кого с кем было. И это относится не только к тем, кто пришел из других школ – наши, я смотрю, тоже стараются не отставать.

– Но ты-то, главное, не меняешься, – бросила Лина, и это вдруг не на шутку задело меня.

– Я не меняюсь? По-твоему, я все та же наивная семиклассница?

– А чем ты в «почти четырнадцать» отличаешься от себя в двенадцать?

– Ну как чем… я… хм… поступила в гуманитарный, практически закончила девятый класс, пишу роман… – задумчиво перечисляла я, хватаясь, как за соломинку, за каждую мысль.

Но Лину список моих достижений, похоже, не удовлетворил. Она усмехалась.

– Я… попробовала коньяк! – закончила я беспомощно.

– И все это изменило тебя внутренне?

– В какой-то мере…

Хотелось добавить, что больше всего внутренне меня изменило ее прошлогоднее предательство, но я решила, что это ворошить не стоит. Однако при одном воспоминании меня слегка замутило.

– Ладно. А теперь я тебе скажу, как ты выглядишь со стороны. – Лина принялась загибать пальцы. – Симпатичная. Неглупая. Вся в себе. Как будто чего-то стесняешься. Не нуждаешься ни в чьем обществе. Будь я парнем, не подошла бы к девушке, как ты, даже поболтать – отошьет с таким видом, будто ты грязь с ее ботинок. И из девчонок к тебе тянутся, извини, только такие, как Маша…

– Ты просто ревнуешь меня к Маше, вот и наговариваешь на нее, – запальчиво перебила я.

– Я разве сказала о ней что-то плохое? Думаю, ты согласишься, что Маша в основном неразговорчива и… в общем, не любит себя обременять. Почему, ты считаешь, она выбрала тебя?

– Это для меня загадка.

– А для меня нет. Потому что она почувствовала, что ты не станешь вытаскивать ее из ее зоны комфорта. Любая другая из твоего класса поволокла бы ее на дискотеку, попыталась бы сосватать ее паре-тройке