Крылатый пленник - Роберт Штильмарк

Вдоль траншеи, по земляному отвалу, утопая по щиколотки в рыхлом грунте, гуськом шли молодые польские работницы. Одна из полек, поравнявшись с Вячеславом, тихонько спросила:

– Цо вы роете, пане?

Вячеслав оглянулся на конвоира и довольно явственно ответил:

– Могилу для немцев!

У полек с лиц сбежали улыбки. Они испугались опасных слов и самого тона. Но конвоир не обратил на них внимания. И когда работницы шли обратно, та, что первая заговорила с Вячеславом, теперь уже чуть смелее, с ласковым лукавством наклонила лицо и тихонько проговорила:

– Так кому пан копает могилку?

Засмеялась, помахала рукой и убежала.

Выходы за зону подкрепили обоих друзей – Терентьева и Иванова. Помогли они и другим ослабевшим товарищам. Едва восстановились силы – сразу же вернулись к планам бегства.

Снова группы по двое, по трое, редко в большем составе циркулировали по зоне, опять в этих прогулках-совещаниях смогли участвовать и Вячеслав с Василием.

Первый подготовительный шаг подсказала сама жизнь.

При лагере имелась маленькая столярная мастерская. Там работали военнопленные, некогда ушедшие в авиацию от столярных верстаков. Инструменты перед началом работы им приносили в ящике из-за зоны. Вечером в том же ящике инструменты уносились.

Нужно было обзавестись кусачками, клещами или примитивными ножницами для резки проволоки, опутывавшей лагерь в три или четыре ряда. Подобие кусачек можно было либо добыть, либо изготовить в мастерской, назвавшись столяром или плотником. Конечно, последовало бы скорое разоблачение, но инструмент был бы уже в руках.

Назвавшись столяром, Вячеслав получил от лагерной внутренней администрации направление в столярку. Встретили его здесь недоверчиво. Своими неумелыми приёмами даже при ремонте простых табуреток он вызывал недоумение. Стало ясно, что больше одного-двух дней не продержаться. Нужно поспешить!

В обеденный перерыв, когда мастерская опустела, он подобрал две сломанные железки и начал тихо мастерить подобие ножниц. И вдруг Вячеслав заметил в тёмном закутке мастерской другого человека, который делал… такую же работу!

Этим незнакомцем оказался Максим Воротилкин, парень из другого барака. Иванов и Воротилкин мгновенно сообразили, что готовятся к одному делу, но от разных групп. И оба испугались, не начались бы слушки и разговоры. Возможно, что именно эта нечаянная встреча ускорила дальнейшие события. Потому что в ту же ночь весь лагерь был поднят и выстроен по тревоге.

Прибежали надзиратели. Пленных без конца считали и пересчитывали. Надзиратель Попич рвал и метал. Никто ещё не понимал, в чём дело и отчего такой шум. Потом выяснилось, что в эту ночь трое военнопленных, в том числе Макс Воротилкин и Герой Советского Союза Ситнов, воспользовавшись сырой туманной погодой, вырвались на свободу. Бежали они с помощью тех самых ножниц, которые Вячеслав нечаянно видел в руках Воротилкина. Ими была перерезана проволока в глухом уголке лагеря, за уборной.

Оказалось, что идея с ножницами пришла Вячеславу с опозданием, когда другая группа уже работала над осуществлением такого же замысла. И хотя их опередили, Иванов и Терентьев искренне радовались успеху товарищей.

Радость оказалась непродолжительной. Через неделю лагерь снова строился на маленьком плацу. Появились торжествующий лагерфюрер и эсэсовский чин. Затем привели майора Ситнова. Верный сын своего народа, удостоенный родиной звания Героя, стоял перед строем весь избитый и окровавленный. Переводчик громко читал:

– Этот русский военнопленный совершил дерзкий побег и поставил себя вне закона. Он заслужил и понесёт тяжёлую кару – расстрел.

Строй угрюмо глядел на избитого товарища. Сотни глаз прощались с героем, старались запечатлеть в памяти его черты в эту минуту. Ситнова повели… и больше никто из пленных этого лагеря никогда не видел его. По словам надзирателя Попича, Ситнов был казнён, но пленные упорно не верили злобному фольксдойчу, и ходил слух, что Ситнова держат в каком-то каземате.

Зрелище этой расправы над Ситновым не только не деморализовало, а воодушевило пленных авиаторов. Важнее всего было то, что Ситнов реально доказал: из фашистского лагеря выйти на волю можно. Нужно было искать пути к массовому побегу и восстанию. Сперва вырваться и вооружиться небольшой группе, потом освободить весь лагерь. Решили рыть подземный ход на волю.

В дело могло идти всё: от примитивных совков до лопат. Подкоп должен был вестись под полом одного барака. Там надлежало и разбрасывать вынутый грунт. Из куска циркулярной пилы Вячеслав Иванов сделал заготовку для тяпки-лопатки. Прятал её в стене, за нарами. При одном из внезапных обысков, или, как их называли пленные, «шмонов», надзиратель обнаружил лопатку.

«Обершмонфюрер» – надзиратель, сделавший находку, тотчас же поволок Вячеслава в карцер.

Карцер в лагере – тюрьма в тюрьме. Здесь фашист Попич собственноручно избил пленного палкой, по спине, лицу, рукам, по раненым ногам. Сознание замутилось, наступил провал… И очнувшись, придя в себя, Вячеслав увидел в карцере другого фашиста, белобрысого немца-переводчика, который продолжал допрос:

– Откуда у тебя эта лопатка, и что ты хотел с ней делать?

Сознаться – значило предать замысел товарищей и навлечь на них страшную беду.

– Не знаю, – упорствовал допрашиваемый, – я никогда не видел этой штуки и не понимаю, откуда она взялась. Кто-то её там забыл, наверное, очень давно.

– Но ведь она торчала за твоей койкой? Кто её туда положил?

– Говорю вам, никто. Строители забыли.

Прямых улик не было, избитого Вячеслава вернули из карцера в барак, но он уже попал в «чёрный список» и чувствовал всё время наблюдение за собой. Никакого участия в коллективном подкопе он теперь принимать не мог.

Оправившись от побоев, Вячеслав однажды вышел к проволоке взглянуть на новый этап. Снова прибыли пленные лётчики – ведь сбивают их обычно над вражеской территорией!.. И вдруг – два знакомых лица! Друзья-однополчане! Пилоты Крохинов и Пашка Авраменко! Они не сразу признали в оборванном хромом доходяге своего товарища Вячеслава, спортсмена и танцора, боксёра и хоккеиста, мнимая смерть которого оплакивалась полком 8 июня 1943 года! Ведь его считали погибшим в том бою, над орловским аэродромом!

– Да неужто это впрямь ты, Славка? Жив, орёлик?

– Пашка, моя фамилия – Иванов. Понял?

– Понял. Жив!.. А, знаешь, жена твоя…

– Чего запнулся?

– Да, понимаешь, замполит Сидоров… помнишь его?

– Чудак, да как же не помнить? Душа!

– Так вот, он написал, как положено, твоим родным, что, дескать, ты… это… смертью героя. Ну, потом, знаешь, военкомат «смертную» прислал… Сперва от жены твоей письма приходили… Из Новосибирска, кажется… Потом кто-то из ребят навестить её хотел, ну, о товарище, как положено, вспомнить…