Журналюга - дядя Коля

же плотно перевязывались бечевкой (чтобы не развалились по дороге) и упаковывались в сумки. Но уже через пятнадцать минут ребятам пришлось прерваться.

* * *

Очередную дверь им открыл некий тощий, пропитой субъект в майке-алкоголичке и старых, растянутых трениках. Посмотрел на ребят мутным взором, почесал давно не бритый подборок и выдал:

— У меня газет нет — не выписываю, но зато есть старые книги. От тетки достались, как и эта комната…

Выяснилось, что Тамара Николаевна (так звали родственницу тощего субъекта) год назад прописала к себе на жилплощадь непутевого племянника (его только что выгнала из дома жена) и завещала ему все имущество. А месяц назад тетка скончалась — старая была, болела часто и долго. Племянник ее, как положено, похоронил и вот уже которую неделю пьет за упокой души, все никак не может остановиться. Самые ценные вещи любимой родственницы: шубу, зимнее пальто, женские сапоги, фарфоровый сервиз, серебряные ложки, вилки и ножи — он уже успешно пропил, теперь очередь дошла до мебели. В частности, до большого двустворчатого немецкого шкафа, бог знает, когда и как попавшего к тетушке. Племянник уже нашел на него покупателя, но нужно было освободить шкаф от содержимого. А в нем на полках хранились книги…

— Выбрасывать жалко, — почесал бок племянник, — а самому тащить их куда-то, сдавать на макулатуру лень. Может, возьмете?

Паша посмотрел: книги были в основном сороковых-пятидесятых годов, но и имелись и значительно более ранние, в том числе — и дореволюционные издания. «Возьмем, — согласился Паша, — пакуем, ребята!» Почти половина томов поместилась в рюкзак, а оставшиеся перевязали в плотные пачки — чтобы удобно было нести в руках. Сердечно поблагодарили пьяненького племянника и с чувством выполненного долга покинули барак.

— В приемный пункт? — спросил Вовка, сгибаясь под тяжестью сумок.

— Нет, — покачал головой Паша, — книги нужно сначала посмотреть и разобрать. Возможно, некоторые из них удастся продать через букинистический магазин. Там интересные издания берут на комиссию. Я знаю один такой — имени Ивана Федорова, на Лубянке.

— Где? — не понял Сашка.

— Э-э-э… В самом центре Москвы, возле площади Дзержинского, — тут же поправился Паша.

— Так куда их понесем? — уточнил Вовка.

— Давайте вон к тем лавочкам…

Расположились на широких дворовых скамейках, стали изучать свою добычу. Сортировкой занимался Паша — в книгах он неплохо разбирался (в прошлой жизни у него была довольно большая библиотека). Одни тома он передавал Сашке и Володьке (это в макулатуру), другие откладывал отдельно, по большей части — самые старые, дореволюционные (это в букинистический магазин). Управились всего за полчаса.

Ненужные книжки и собранную в бараке макулатуру оттащили в приемный пункт, вышло еще двадцать с лишним кило, а отобранные издания Паша сложил к себе в рюкзак и отнес домой. Надо будет еще раз как следует посмотреть и понять, сколько можно за них получить денег. Вряд ли очень много (это были по большей части обычные, не раритетные издания), но все-таки… Паспорт у него (вернее, Пашки Матвеева) имелся (его выдавали с шестнадцати лет), значит, проблем со сдачей на комиссию и получением денег не будет.

Дома честно сказал родителям, где взял книги и что собирается с ними делать. Нина Николаевна неодобрительно покачала головой:

— Получается, ты чужое продаёшь… Нехорошо!

— Я книги спасаю, — возразил ей Паша, — их бы все равно на помойку выбросили или в переработку отправили — на картон и оберточную бумага, а так они попадут в руки к библиофилам — тем, кто любит книги и умеет их собирать и хранить. А это доброе, хорошее дело! Можно сказать, я борюсь за сохранение национального культурного наследства!

— Да ладно тебе, пусть сдаст, — пожал плечами Тимофей Васильевич. — Он же их не украл, ему просто так отдали. Опять же — Пашка эти книги на себе домой тащил, трудился. А всякий труд должен оплачиваться!

На этом дискуссия закончилась. У себя в комнате Паша еще раз внимательно проинспектировал добычу и отобрал три наиболее старых издания — 1905-года. Надо в начале следующей недели найти время и съездить на Лубянку… На площадь Дзержинского, то есть. Получить хоть какие-то деньги и отоварить полученные абонементы — два (на Дюма и Уэллса) удалось закрыть полностью. И тут же продать их на Кузнецком. Классическая формула любого предпринимательства: товар — деньги — товар. Начало «макулатурному» бизнесу было положено.

Глава 8

В воскресенье Паша вновь встретился с ребятами, продолжили операцию «макулатура». Но больше старых книг им никто не предлагал, отдавали только ненужные школьные учебники, общие тетради с какими-то конспектами, старые газеты и журналы. Поскольку приемный пункт был в этот день закрыт (выходной), оттащи рюкзак, сумки и пачки к Володьке домой — у него в квартире имелся большой балкон. Складировали всё там — пусть полежит до понедельника. После чего разошлись по домам. Больше делать было нечего, и Паша посвятил остаток выходного дня подготовке к урокам.

А заодно набросал на листочке примерный план своего выступления по «Малой земле». Содержание мемуаров он неплохо помнил, главное было — просто, доступно и по возможности живо изложить основные положения книги. Чтобы, не дай бог, не скатиться в тупую казёнщину и не превратить свой доклад в утомительное бормотание по бумажке. И постараться обойтись без слишком уж явного восхваления дорогого Леонида Ильича — это сделают и без него.

Паша хотел произвести хорошее впечатление на учителей (прежде всего — на Николая Ивановича и руководство школы), чтобы на предстоящем общем комсомольском собрании они не стали возражать против его избрания в школьное бюро (а желательно — чтобы вообще поддержали). И тут он столкнулся с одной неожиданной проблемой — выяснилось, что ему трудно писать текст «вручную». Привык на многие годы (считай, почти три десятилетия!) пользоваться компьютером, бойко стучать двумя пальцами по клавиатуре (как до того — по кнопкам пишущей машинки), вот и возникла проблема.

Мысли-то бежали привычно гладко, ровно, быстро, складывались в правильные, красивые фразы, одно предложение цеплялось за другое, а вот рука с шариковой ручкой за ними явно не успевала. Кроме того, очень неудобно оказалось править текст — приходилось зачеркивать и записывать новые слова и фразы мелкими буковками сверху. Или же делать сноски на полях — тоже не самый лучший вариант.

Всё это сильно тормозило работу, и если в привычных условиях (с компом) Паша управился бы за пятнадцать-двадцать минут, то теперь он провозился более часа. И это с совершенно простым текстом! Вернее даже — с его черновиком. А доклад следовало потом еще раз внимательно перечитать, а потом — аккуратно перенести на чистовик. Не показывать же придирчивому, дотошному Николаю Ивановичу (а он обязательно захочет взглянуть) какие-то непонятные каракули! «Эх, комп бы сюда! — с тоской подумал Павел Иванович. — Или хотя бы электрическую пишущую машинку „Эрика“ производства дружеской ГДР. На ней работать было легко и приятно. Отличное немецкое качество! В крайнем случае, — можно даже нашу, советскую „Ятрань“, которую в народе остроумно переименовали в „Ядрянь“ — из-за недостатков и частых поломок…» Он уже был на всё согласен, лишь бы не мучиться с этой шариковой ручкой. Но чего не имелось в доме — того не имелось. Увы и ах.

* * *

В понедельник Паша честно отсидел шесть уроков (две алгебры, литературу, русский, английский и географию), а с последнего, седьмого (это была история) отпросился. Сказал Николаю Ивановичу, что ему нужно в библиотеку — готовиться к докладу. Тот кивнул — ладно, раз уж такое дело, иди. В школьную библиотеку Паша действительно заскочил, взял «Малую землю», чтобы освежить в памяти текст и поставить в доклад побольше цитат, а потом сразу же поехал в букинистический магазин — чего тянуть с этим важным и нужным делом? В портфеле лежат три отобранные книжки, есть с собой паспорт, можно приступать к продаже. Тем более что деньги действительно очень нужны.

Добрался на неуклюжем, медлительном, неповоротливом троллейбусе до метро «Войковская», затем домчался по зеленой ветке до станции «Площадь Свердлова». Сделал переход-пересадку на «Проспект Маркса», доехал до «Дзержинской» (еще одна остановка), вышел наружу.

Строгий, черный бронзовый памятник Феликсу Эдмундовичу работы скульптора Вучетича стоял на том же месте, где и должен был стоять: посредине площади, лицом к Кремлю. Там ему предстояло пробыть вплоть до печальных событий конца августа 1991-го года. А потом не очень умные люди скинут его с постамента, нацепив на шею, как удавку, строительный трос, и отволокут подальше, в другое место — с глаз долой. Прямо за спиной Железного