Рассказы мыла и веревки - Максимилиан Борисович Жирнов

с привинченными тарелками. Рисовая каша, хлеб и компот – еда нехитрая, но для тюремных поваров просто шикарная. И на том спасибо.

Едва Никаноров подкрепился, лампы снова погасли. Как, уже ночь? Сколько же он спал?

На этот раз время тьмы показалось бесконечностью. Но как только Никаноров начал забываться тяжелым сном, в глаза ударил мягкий, но назойливый свет. Утро? Не может быть! Но часы отобрали особисты, и Никанорову ничего не осталось, как считать секунды.

Через некоторое время он понял: свет включают и выключают как попало, безо всякой последовательности. Надзиратели могли погасить лампы и через три, и через десять часов. Точно так же выдавали еду.

Вскоре жизнь превратилась в беспорядочное мелькание света и тьмы. Несколько раз Никаноров стучал кулаками в дверь, кричал и выл, катаясь по полу, но его мучители остались глухи к отчаянным мольбам. Наверное, он сошел бы с ума, если бы однажды к нему не явилась дочь.

В тот раз свет погасили быстро. Никаноров упал на кровать и увидел на сидящую на краю Аню. Ее лицо оставалось в тени, но хрупкую, утонченную фигуру дочери он узнал бы даже в кромешной тьме.

– Здравствуй, папа! – сказала она.

– Нет… – прошептал он. – Этого не может быть. Как ты сюда попала?

– Через потайную дверь.

– Теперь ясно, – Никаноров хотел взять дочь за руку.

Аня вскочила и прижалась к стене:

– Стой! Нельзя меня трогать – иначе я уйду.

– Хорошо. Я догадываюсь, зачем ты здесь. Но…

– Папа, я соскучилась, – Аня не дала Никанорову договорить. – Места себе не нахожу. Думаю только о тебе.

– Как вы меня нашли?

– Люди из спецслужб сами пришли к нам. Все обыскали. Даже телевизор разобрали по частям. Сказали: если ты раскроешь секрет, тебя отпустят домой.

Никаноров схватился за голову:

– Как же они не поймут? Ничего нельзя сделать. Стражника не остановить: такой возможности просто нет. Не знаю, сколько времени я здесь, но, наверное, все уже кончено. Ядерного оружия на Земле не осталось. Миру – мир!

– Значит, до свидания. Мне пора. Зовут.

– Стой! – закричал Никаноров. – Еще минуту! Как там Илья?

Аня не ответила. Ярко, намного сильнее, чем обычно, вспыхнули лампы. Невыносимый свет резнул по глазам. Никаноров зажмурился, а когда снова обрел способность видеть, дочь исчезла.

С того дня переносить пытку стало легче: от безумия спасала надежда. Скоро, очень скоро он обнимет своих детей, но пока надо терпеть. Никаноров закрывал лицо одеялом, спал на животе и конце концов попросту перестал обращать внимание на беспорядочное моргание ламп. Ему стало все равно. И он дождался.

***

Лязгнул замок, и новый сержант проводил Никанорова в уже знакомый кабинет. За столом сидел осунувшийся и помятый майор Панин. Под его усталыми, налитыми кровью глазами темнели мешки.

Панин заполнил бланк:

– Подпишите! И с вещами на выход!

– На расстрел? – уточнил Никаноров!

– Сейчас не тридцать седьмой! Не хватало нам делать мучеников из ничего! Вперед, на волю! Жаль, совесть у тебя в роддоме украли!

Никаноров подписал бланк и украдкой глянул на календарь на стене: оказывается, он провел в застенках полтора года.

– А я думал, вашу контору закрыли! К чему она сейчас, когда нет смысла воевать?

– Наша работа будет нужна всегда! – отрезал Панин. – Свободен!

– Минуту! – сказал Никаноров уже в дверях. – Я хочу сказать вам спасибо.

– За что?! – Панин изумленно моргнул и подался вперед.

– Как, за что? За свидание с дочерью. Вы ее пустили ко мне через потайную дверь.

Панин покрутил пальцем у виска:

– В девятнадцатой камере нет никакой потайной двери.

Никаноров вышел на улицу. Стояла приятная летняя прохлада. Сквозь тяжелые тучи едва проглядывало солнце.

Со стены дома с укором глядела нарисованная женщина, за ней ощетинилась десятками штыков Красная Армия. «Родина-мать зовет!» Зачем здесь этот плакат? Забыли снять реквизит на День Победы?

На перекрестке Никаноров свернул за угол и остановился: прямо на него указывал пальцем красноармеец в будёновке. «Ты записался добровольцем?» – гневно вопрошал воин. Под плакатом мелким шрифтом было приписано: «Если тебе от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, мы ждем тебя в ближайшем призывном пункте по адресу…»

На пустынных улицах встретился лишь патруль: две совсем юных девушки в военной форме. Они неодобрительно, даже презрительно посмотрели на Никанорова и прошли мимо. Укороченные автоматы в их руках покачивались из стороны в сторону, в любую минуту готовые изрешетить нарушителя.

Никаноров шел больше часа, и по дороге ему не попалось ни одного мужчины. Рядом со своим домом он заскочил в супермаркет и несколько раз протер глаза, разглядывая невозможные, невероятные ценники. Остатков его наличности не хватило бы и на коробок спичек.

– Девушка! – крикнул он кассирше. – Вы не ошиблись?

– Это коммерческие цены! – ответила та, разглядывая себя в зеркальце. – По аттестату дешевле. Паек бесплатно.

– По какому аттестату?

– По воинскому.

– Где ж его брать?

– Вы с Луны прилетели, что ли? Зайдите в призывной пункт на втором этаже! Там с вами разберутся. А я не справочное бюро, извините!

Никаноров чертыхнулся, поднялся по лестнице и без стука вошел в кабинет с табличкой «призывная комиссия».

Маленькая женщина в армейской форме что-то усердно набирала на клавиатуре компьютера. Увидев Никанорова, она сверкнула холодными синими глазами и представилась:

– Помощник военкома капитан Жукова! Что у вас?

– Прежде всего, мне нужен аттестат.

– Имя, фамилия?

– Никаноров Петр Петрович. Год рождения…

Жукова только что не уперлась носом в монитор:

– Вы военнослужащий? Работник оборонного предприятия?

– Нет.

– Значит, резервист. Странно. Вас нигде нет. Никаких данных. Откуда вы явились?

– Из тюрьмы, – неосторожно сказал Никаноров.

– Ложь! – реплика прозвучала, как разрыв снаряда. – Всех заключенных отправили на фронт еще в первую волну мобилизации!

– Мобилизации? – растерянно переспросил Никаноров. – И какую пользу могут принести заключенные на фронте?

– Враг израсходовал на них «умное» оружие. Во многом благодаря зекам война перешла в затяжную стадию.

– Не понимаю. Что еще за война? Говорю же: я сидел в тюрьме и ничего не знаю.

Голос Жуковой стал резок и сух:

– Теперь я, кажется, понимаю! Вы ведь политический? Да, политический! Ничем не могу помочь. «Политикам» довольствие не положено.

– Что же мне делать?

– Понятия не имею. У детей спросите. Вы ведь наверняка отмазали их от фронта! Ну-ка, посмотрим!

С минуту Жукова ожесточенно крутила колесико мыши. Потом сухие черты ее лица смягчились, она протерла глаза пальцами:

– Никак не могу привыкнуть, – пробормотала капитан. – Соболезную. Командир танкового взвода лейтенант Никаноров Илья Петрович геройски погиб в бою.

Никанорову показалось, будто его с размаху оглушили дубиной:

– Как… погиб.

– Пал смертью храбрых. Его танковый взвод ценой своей жизни уничтожил ракетные