Убийственный Париж - Михаил Трофименков

После освобождения за Сименоном пришли, но сжалились над больным (у него был плеврит в тяжелой форме) писателем и в тюрьму не посадили, ограничившись подпиской о невыезде, конфискацией документов и арестом банковских счетов. В ожидании суда Сименон, дрожавший от страха, что со дня на день коммунисты захватят власть, выписывал коммунистическую «Юманите» и лихорадочно читал ее, овладевая ненавистной «красной» риторикой.

Он предпочел бы бежать за океан — мешала проклятая подписка.

Но 18 апреля 1945 года суд в Лa-Рош-сюр-Йон оправдал писателя. 24 августа он получил вожделенную визу и отбыл в США. Вовремя: через шесть дней парижская уголовная полиция потребовала ареста и высылки писателя. Считается, что Сименона оправдали благодаря вмешательству бельгийских властей. Но все было гораздо смешнее. Якобы от лица правительства Бельгии за Сименона ходатайствовал некто «Н. de К.», как именует его биограф писателя Пьер Ассулин. Авантюрист, выдававший себя за героя Сопротивления, засвидетельствовал, что Сименон без малейших колебаний выполнял по заданию подполья опаснейшие миссии. Услуги липового героя обошлись Сименону в три миллиона франков.

Правда, 19 июля 1949 года Комиссия по чистке литературы все-таки признала Сименона виновным и наложила двухлетний запрет на публикацию его произведений и распространение уже опубликованных. Но великий адвокат Морис Гарсон (14), с начала 1930-х годов защищавший писателя от прототипов его героев, требовавших безумные компенсации за мнимый моральный ущерб, подал на апелляцию и выиграл дело. Тем не менее в Европу Сименон окончательно вернулся лишь в 1955 году и жить предпочел в Швейцарии. В 1985 году он неловко опровергал в письме к своему биографу Жану Кристофу Камю свое юдофобство: да у меня все друзья — ну не все, конечно, но вот, например, известный редактор Пьер Лазарефф — евреи, а когда я был маленький, в мамином пансионе всегда жили евреи.

* * *

Печальнее сложилась судьба Кристиана, его младшего — на три года — брата, в июне 1943 года навещавшего Жоржа в его имении. Хотя честнее было бы печалиться о судьбе тех, кто имел несчастье повстречаться Кристиану в годы войны. Он долгое время работал на административных должностях в Матади (Бельгийское Конго), а в 1940 году, на свою беду, приехал в отпуск на родину, где его застигла молниеносная немецкая оккупация. Денег у него не было, он много пил, но, быстро сориентировавшись, вступил в ряды рексистов — бельгийских нацистов, — у которых стал кем-то вроде главного интенданта, главой Национального корпуса сельского хозяйства и продовольствия. Лидер «Рекса» Леон Дегрель называл его звездой своего «генштаба». Боман, шурин Кристиана, возглавил льежских рексистов. Но к смерти в августе 1946 года его приговорили не за это: имя Кристиана Сименона связано с одним из самых отвратительных преступлений рексистов — «бойней в Курселе».

17 августа 1944 года подпольщики расстреляли Освальда Энглебена, бургомистра Шарлеруа, что в полусотне километров к югу от Брюсселя, его жену и сына: его предшественника Проспера Жана Тегхельса убили еще в ноябре 1942 года. Узнав об этом, в брюссельском штабе «Рекса» объявили ночную боевую тревогу и снарядили зондеркоманду в помощь товарищам: около ста пятидесяти активистов. Возможно, Кристиан попал в нее случайно — гребли всех, кто мог держать оружие, а он оказался в дурное время в дурном месте. Ему предстояло пройти партийный ритуал «крещения кровью», если, конечно, он не прошел его раньше. Есть сведения, что Кристиан состоял в «Формировании-18», «скорее банде уголовников, чем маргинальной политической организации», созданной для карательных акций в ответ на убийства рексистов.

В Шарлеруа местные нацисты уже развязали слепой террор: убили семь человек, сожгли несколько домов. Подкрепление требовалось, чтобы заставить шахтерский «черный край» содрогнуться, вырезав местную элиту. Вместо задуманных ста заложников каратели схватили два десятка человек: полицейских, врачей, архитекторов, юристов и просто тех, кому не повезло. Кристиан участвовал в ночных арестах адвоката Леонса Майенса, полицейского комиссара Реймона Дельво и доктора Артура Стильмана: жену адвоката он угрожал убить, если прятавшийся в подполе Майенс не сдастся.

На заре 18 августа девятнадцать заложников, включая трех женщин, зверски убили в подвале одного дома в Курселе. Среди них был пятидесятидевятилетний священник Пьер Арминьи, декан (старший настоятель нескольких приходов) Шарлеруа, духовный лидер «черного края», профессор Высшей школы философии в Лувене, народный любимец, связанный с коммунистическим подпольем. Кюре всадили две пули в затылок, а Кристиан, мальчик из набожной семьи, выпустил в него девять пуль из автомата: семь из них — в лицо. Потом труп пронзили штыками. Выстрелы заглушал шум автомобильных моторов.

Двадцать семь убийц публично расстреляли 10 ноября 1947 года в Шарлеруа, а Кристиан скрылся и бросился за помощью к Жоржу. Весной или летом 1945 года они тайно и коротко встретились в Париже, на скамейке на площади Вогезов — в дом Жорж брата не пустил. Жорж дал дельный совет: поступи в Иностранный легион, сразу получишь чистый паспорт на любое имя. В Легионе Сименон-младший под именем Кристиана Рено дослужился до старшего капрала. 31 октября 1947 года он погиб, нарвавшись на засаду вьетнамских партизан к северо-востоку от Ханоя.

«Преступление моего брата» Сименон так и не написал. В автобиографических книгах он о судьбе брата не упоминал — привел лишь жуткие слова своей матери: «Как жаль, что умер Кристиан, а не ты». И даже: «Это ты его убил!»

Свою интерпретацию этим словам дал Дегрель, в 1945 году бежавший в Испанию. В 2000 году, через шесть лет после смерти восьмидесятисемилетнего оберфюрера СС, в фантомном издательстве «Золотой пеликан», созданном кем-то ради этой, единственной, публикации, вышли его мемуары «Мой друг Тентен». Название объясняется тем, что Дегрель, до войны — отчаянный журналист, был прототипом репортера Тентена из комиксов своего друга Эрже.

Сименон якобы знал о подпольной организации, спасшей Дегреля, и мог свести брата с ее участниками. Если бы он сделал это, Кристиана вскоре приняли бы в Испании с распростертыми объятиями беглые единомышленники. Однако Жоржа, мысленно уже пребывавшего в США, охватила паника при мысли, что рано или поздно станет известно о существовании «другого» Сименона. Определяя брата в легион, он заботился не столько о его спасении, сколько о том, чтобы человека по имени Кристиан Сименон официально больше не существовало.

Доживи литератор до 2000 года, он мог бы написать «Проклятие семьи Сименонов». 27 июня 2000 года работник брюссельского похоронного бюро, ранее служивший в полиции, забил тревогу, обнаружив, что у пятидесятипятилетнего Жоржа Темпермана, умершего, если верить свидетельству о смерти, от обширного инфаркта, оторвано ухо, а череп разбит восемнадцатью ударами деревянного молотка. В убийстве созналась сорокадвухлетняя Женевьева Сименон, гражданская жена жертвы и мать его ребенка, уважаемый врач-реаниматолог, внучка Кристиана и внучатая племянница Жоржа.

На суде в июне 2002 года Женевьева, плача, сетовала на семейное проклятие. Дедушка — презренный предатель и убийца. Отец в возрасте восьми лет вступил в «гитлерюгенд», а достигнув совершеннолетия, бежал от позора в Африку, откуда вернулся без гроша, пожизненно запил и женился на тиранической мегере. Дядя Жорж не пускал Женевьеву на порог, считая ее семейную ветвь «проклятой», и даже затеял судебный процесс — вот он, панический страх перед «другими» Сименонами, — с тем чтобы лишить ее отца права носить славное имя Жорж. Между тем, уверяла суд Женевьева, она готова представить документы, доказывающие вину писателя в грехопадении ее деда и отца. За молоток же она взялась, в который раз услышав от сожителя: «Толстуха, уродина, фашистка, дочь нациста».