Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Ночевать он возвращался в апартаменты отца, высокопоставленного горного инженера, на бульваре Сен-Жер-мен, где прислуга исполняла все его капризы. А помимо Доминик у него была любовница и невеста — хорошая шестнадцатилетняя девочка Надин Ледеск, учившаяся на маникюршу, дочь консьержей, которым Жорж чин по чину представился. Надин считала его преподавателем знаменитого лицея Бюффон.

Одним словом, он был то ли «Тартареном из Тараско-на», то ли «мистером Хайдом» (то есть «месье Биллом») при «докторе Джекиле» — Жорже Рапене. Писатель Альфонс Будар, в прошлом фальшивомонетчик и грабитель, сформулировал его казус так: «Мифоман, трагически идентифицировавший себя с тем, кем он мечтал бы быть».

А мечтал балованный мальчик стать сутенером, грабителем и убийцей. Крутым и стильным средиземноморцем, внушающим страх мужчинам и умеющим поставить бабу на место. Как Макаронник (Рене Дари) или Анджело (Лино Вентура) из фильма Жака Беккера «Не тронь добычу» (1954), Грюттер (Робер Оссейн) из «Потасовки среди мужчин» (1955) Жюля Дассена или Паоло (Дани-ель Коши) из «Боба-игрока» (1956) Жана Пьера Мель-виля. Взросление Жоржа совпало, на его беду, с выходом этих фильмов, положивших начало страстной и многолетней моде на французский нуар. Вряд ли у них был более преданный поклонник, чем он. Но не стоит уличать режиссеров в совращении невинной души: наличие души у Рапена вызывает серьезные сомнения. Режиссеры виноваты в другом — в том, что не взяли Жоржа хотя бы в массовку. А ведь он так старался: ходил на курсы, разослал по актерским агентствам фотографию, на которой чудо как хорош — настоящий убийца.

Баром своим он был не очень доволен: настоящий крутой должен владеть баром на Пигаль, но там, как на грех, никто бара не продавал, вот и пришлось согласиться на улицу Паскаля, на противоположном от Пигаль конце Парижа. Криминальный бар был для него, по словам Будара, тем же, что «Лурд для христианина, а Москва для коммуниста». (Возможно, даже актерские курсы он выбрал именно потому, что располагались они на площади Бланш, то есть в квартале Пигаль.) Поэтому бар «У Билла» он через некоторое время перепродал за шестьсот тысяч некоему Жоржу Гранье, а второй — «Порто», купленный уже отцом — одним прекрасным утром просто забыл открыть: клиентура там была уж слишком цивильная.

«Флики» сразу раскусили Билла и не обращали на него внимания — пусть идиот, «золотая кожанка», как называли золотую молодежь, игравшую в асоциальность, развлекается. Они знали, что сутенером и грабителем ему не стать, — для этого требуются определенные навыки, но упустили из виду, что убийцей может стать каждый.

В ночь с 4 на 5 апреля 1958 года, около 1.45, на автозаправке на национальном шоссе номер 7 Билл пустил пулю в затылок служащему, отцу четверых детей Роже Адаму, «за неуважение»: Биллу показалось, что тот работает медленно, Адам отшутился, но пролил немного бензина на корпус: Билл оскорбил его, тот назвал юнца мудилой. Билл, не только не ограбив заправку, но даже оставив на прилавке пять тысяч франков за бензин, вернулся в «Сан-Суси» (одни историки полагают, что так теперь назывался бар «У Билла»; другие — что речь идет о двух разных заведениях) и угостил всю честную публику. С утра они с Надин отправились в романтическую поездку по замкам Луары. В его душе все пело: он прошел инициацию. Ввиду отсутствия всякой связи между жертвой и преступником дело так и осталось бы нераскрытым, если бы не признание Билла, арестованного за новое убийство.

В этом преступлении отчасти повинны его друзья с Пигаль. Билл всерьез вообразил себя сутенером Доминик. Его предшественник Стелло, все это время парившийся на нарах за организацию приватных показов порнофильмов, быстро установил подноготную Билла и решил развести лоха. Его друг Жан потребовал с Билла пятьсот тысяч отступных за девку. Они не учли одного: глубокого безумия клиента.

В ночь с 29 на 30 мая 1959 года Билл предложил Доминик прогуляться в лес Фонтенбло — перетереть ситуацию. В укромном месте он всадил ей в спину четыре пули из кольта. Безразличный к ее крикам «За что?» пустил пятую пулю в лоб. Когда он облил тело бензином и поджег, Доминик была еще жива. Опознали ее по розовым лодочкам на высоких каблуках.

Из лесу он вернулся к Надин, но это был уже не Жорж, а Билл. Под гипнозом ужаса девушка не спрашивала возлюбленного ни о дамской сумочке в его руках, ни о пятнах крови на рубашке; забрала на хранение револьвер и принадлежавший Доминик нож с выкидным лезвием, помогла уничтожить улики, поклялась обеспечить алиби. Это будет стоить Надин нескольких недель в тюрьме, по выходе из которой ее приютят, как дочь, родители Билла. Он же в письмах из тюрьмы будет расписывать их безмятежное будущее, словно не понимая, что пожизненное заключение для него — дар Божий.

Преступный мир пришел в ужас от этой расправы. Жан и Гранье, которому Билл заранее сообщил, что хочет прикончить девку и закопать ее в подвале — даже лопату и заступ попросил одолжить, — сдали убийцу.

Выходя в наручниках из кабинета следователя после первого допроса, Жорж приветствовал «расстреливавших» его фотографов: «Благодарю вас, господа, за то, что вас так много. Очевидно, я значительная персона. Вы правильно делаете, что снимаете меня. Это прекраснейший день в моей жизни».

Следователи и публика на суде, включавшая Франсуазу Саган, режиссера Анри Жоржа Клузо, художника Бернара Бюффе, мэтра нуара Огюста Ле Бретона, воочию наблюдали, как Билл превращается в Жоржа и наоборот. Он то хвастался одиннадцатью убийствами в дополнение к двум, которые совершил, и с удовольствием позировал на следственной реконструкции убийства Доминик. То сваливал ее смерть на некоего сутенера Робера, а гибель Адама — на четырех завсегдатаев своего бара, алжирцев в «черных кожанках» («блузон нуар» (27) воплощали в том сезоне страх буржуазии перед молодежью), которые украли у него кольт. На предложение назвать этих алжирцев, раз уж они ему хорошо знакомы, Жорж ответил фразой, которая украсила бы второразрядный нуар: «Хозяин никогда не закладывает клиентов».

26 июля 1960 года, за несколько дней до двадцатичетырехлетия Жоржа-Билла, нож гильотины положил конец этому уникальному случаю раздвоения личности. Смертный приговор дополнял приговор психиатров: «Помимо привязанности к Надин… эмоциональная сфера Жоржа Рапена представляет собой настоящую пустыню. Это вовсе не означает, что он ненормален, скорее наоборот».

P. S. В бар «Сан-Суси» любил наведываться герой фильма Жана Пьера Мельвиля (29) «Боб-игрок» (1955).

На углу бульвара Сен-Жермен и улицы Кардинала Лемуана, в двух шагах от «Серебряной башни», одного из самых роскошных ресторанов Парижа, где еще в конце XVI века пировал Генрих IV, никак не ожидаешь попасть под перекрестный огонь. Тем более в четыре часа дня. Однако именно здесь 28 февраля 1975 года в баре «Телем» разыгралось кровавое и нелепое побоище, участники которого до сих пор тщетно выясняют, кто, черт возьми, виноват и кто выстрелил первым. Впрочем, на войне как на войне, а побоище стало кульминацией сразу двух «войн».

Первая из них — пресловутая «война полиций». За борьбу с разбушевавшимся в 1970-е годы бандитизмом отвечали сразу две службы: Центральная служба подавления бандитизма (OCRB) и Бригада информации и (оперативного) вмешательства (BRI). Каждая из них мечтала, опередив коллег, схватить очередного «врага общества номер один». OCRB, делая ставку на осведомителей, запуталась в связях с двойными агентами, которых покрывала в обмен на информацию: кураторы стукачей превратились в их пособников и укрывателей. Опера BRI считались ковбоями, если не убийцами, не менее опасными для обывателей, чем бандиты. Да и сами «флики», а не только прохожие несли потери от «дружественного огня».