Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл

— Я прошу прощения, — произнес Сергеев, — но мне нужно уйти.

Аркин повел бровью.

— Что случилось? Ты нервничаешь?

— Нет. Изза жены. Ей скоро рожать, но она продолжает ходить на работу на свою клееварню. От этого она постоянно плохо себя чувствует.

— Ясно! Семья.

— Не говори так.

Аркин улыбнулся.

— Сергеев, скоро настанут времена, когда семья будет считаться пережитком прошлого. — Он посмотрел на священника. — Религия тоже. Опиум для народа, как назвал ее Карл Маркс. Лишь одно будет иметь значение — государство. При идеально устроенном государстве население будет довольно. Государство должно быть важнее семьи. Оно станет нашей общей семьей.

— Я, конечно, согласен с тобой, — сказал Сергеев и неловко пожал плечами. — Только не сегодня. — Он встал и направился к двери. — Смотрите, не взорвитесь тут, — усмехнулся он и быстро вышел, пока его не успели остановить.

Аркин и священник повернулись к столу.

— Он хороший человек, — заметил священник.

— Да, оратор, каких поискать, и делу предан всей душой, — согласно произнес Аркин, вставляя огнепроводный шнур в открытую часть капсюлядетонатора, и очень осторожно плоскогубцами сжал открытый конец детонатора. Сдави слишком сильно, и он может взорваться. — Только слаб он. Не пойдет на убийство.

— А ты? — спросил поп.

— Я готов делать все, что от меня потребуется.

— Даже работать в семье, которую презираешь? В семье министра Иванова?

— Да, я работаю на этого паразита и шпионю за ним. Я, как и вы, святой отец, делаю то, чего требует от нас цель. В семье Иванова тридцать слуг потакают четырем изнеженным бездельникам. Если бы собрать всех слуг по всему Петербургу и пустить их силы на полезное дело, мы бы жили совсем в другом городе!

— Ты предлагал это Ивановым? — обронил Морозов.

Шутка рассмешила Аркина. Он засмеялся и стал обматывать проволокой палочки гелигнита и два детонатора. Потом отмерил запал. Он состоял из свернутого хлопкового волокна с мелким порохом внутри и был покрыт сверху не пропускающим влагу белым лаком. Такой запал горел медленно, два фута за минуту. Это давало время на то, чтобы отойти на безопасное расстояние. Аркин отрезал четыре фута.

Сердце билось спокойно и равномерно, и это радовало его. Отец Морозов прочитал над бомбой молитву и осенил ее крестом.

Он всегда так делал.

Перед тем как они шли убивать.

Йенс углубился в темноту. Шум в туннеле стоял оглушительный, и все равно инженер испытывал радость, наведываясь сюда. Ему нужно было периодически спускаться в коллектор, чтобы проверить, насколько быстро продвигается работа, и самому убедиться, что рабочие не покладая рук создают подземные галереи по составленным им чертежам.

Воздух здесь был удушливый, и под низким потолком приходилось сгибаться чуть ли не пополам. На плечи Фриису капала вода. Подсвечивая себе мощным фонарем, Йенс внимательно осматривал кирпичную кладку и через каждые несколько шагов поднимал руку и обследовал изогнутые стены и потолок. Глаз ему было недостаточно, поэтому он проверял все на ощупь. Откудато спереди донесся гул. Под ногами у него проходили рельсы, по которым из туннеля вывозили землю и камни, и он почувствовал, что они завибрировали.

— Вагонетка! — крикнул он.

Трое шедших следом людей отпрыгнули к стенам туннеля и прижались к ним спинами.

Звук, с которым мимо них пронеслась груженная камнем тележка, был оглушительным. Двое рабочих, которые натужно толкали ее, были одеты в одинаковые спецовки и головные уборы, защищающие от капающей сверху воды. Лица их были черны от грязи. Толкать вагонетку было нелегко, тем удивительнее было видеть, что делали это женщины. Мужчины здесь работали кирками и лопатами.

— Линия свободна! — крикнул Йенс.

Однако в движении тележки он успел уловить некоторую нестабильность. Он отошел от стены, ударил ногой по рельсу, тот слегка подвинулся. Йенс повернулся к одному из сопровождавших его людей:

— Закрепите. Мне несчастные случаи не нужны.

И действительно, ему меньше всего хотелось, чтобы здесь, на его проекте, стряслась беда. Проблема была в темноте. Рабочие трудились почти вслепую. Подземные каналы были слишком длинны, орудия — тупы, а оплата слишком мала. Случись что, и он будет первым, кого обвинят рабочие.

От крови все в небольшом деревянном домике, который служил рабочим кабинетом Йенса, стало скользким. Силой инженеру удавалось удерживать на стуле раненого. На крики и проклятия несчастного внимания он не обращал. Стоя за спиной бедняги, Фриис одной рукой прижимал его к стулу, а другой крепко держал его локоть. Тело человека изгибалось от боли, он судорожно дергал головой из стороны в сторону, ударяя затылком в челюсть Йенса.

— Держите его, — быстро проговорил доктор Федорин.

После того как тело в очередной раз изогнулось и раздался душераздирающий стон, Федорин выпрямился. Его руки с закатанными до локтя рукавами рубашки были красны от крови. Пот блестел на лице доктора, и по лбу шел кровавый след в том месте, где он провел по нему рукой.

— Все, Сергеев. Больше ничем помочь тебе не могу.

Сергеев затуманенными от невыносимой муки глазами покосился на свою правую руку и застонал. Сквозь окровавленные куски мяса еще была видна белая кость, но она уже не торчала в разные стороны острыми осколками. Йенс почувствовал, что тело пациента задрожало, и отпустил его.

Инженер положил руку на плечо проходчика.

— Все в порядке, доктор прекрасно справился.

В порядке? Какой может быть порядок в этом кровавом месиве? Фриис понимал, что Федорин сделал все, что было в его силах, но что, черт побери, будет с этим человеком? Как ему теперь зарабатывать на жизнь?

— Дайте ему еще морфия, — сказал Йенс.

— Зачем мне морфий, — простонал Сергеев, — если я не могу работать?

И все же он выпил несколько капель, которые поднесли ему на ложке.

— Заживет, — заверил его доктор. — Может, рука будет не такая ровная или крепкая, как раньше, но заживет. Ты достаточно молод, так что быстро выздоровеешь.

После этого он промыл изувеченную конечность кипяченой водой и раствором йода и стал зашивать раны. Йенс пережимал руку в локте, чтобы уменьшить кровотечение. После того как руку обмотали корпией, обвязали бинтом и поместили в шину, Йенс достал из ящика стола бутылку коньяку. Плеснув в три кружки, он сказал:

— Нака. Выпей.

Одну кружку он вставил в здоровую руку Сергеева, вторую протянул доктору. Половину Федорин выпил одним глотком, а остальное вылил себе на руки над металлическим тазиком. Йенс знал, что такие несчастные случаи не должны иметь место. Ктото гдето решил ускорить работу в ущерб технике безопасности. Инженер налил рабочему еще коньяку, и теперь, когда худшее было позади, разум пострадавшего начал проясняться.