Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

10 сентября. […] Стоим в том же замке-музее. Большое количество уцелевших картин наша публика собирает для отсылки в Румянцевский музей; сколько до него дойдет, а сколько — в частную собственность, лишь Богу известно; последнее было бы не так отвратительно, если бы не имело меркантильной цели. […]

Саперы все возятся с устройством мостов через Сан, к[ото]рые оказываются непрочными, т[а]к к[а]к быстротекущ[ая] река выворачивает камни и сваи; объясняют последнее спущенными будто бы шлюзами со стороны австрийцев; но, вероятнее всего, это зависит от характера реки, бегущей с Карпат.

4-я армия отходит на германский фронт. 17-й корпус — в резерв. Несчастная судьба, преследующая Нежинский полк[120], потерпевший большую катастрофу и в текущую кампанию. В обилии.получаю всякие предписания и циркуляры для зависящих распоряжений, полный трюизмов и маниловщины, вроде того, что солдаты должны перед пищей тщательно мыть руки, пить только кипяченую воду и т.п. Получена нелепая телеграмма от главнокомандующего, к[ото]рую привожу в текстуальной точности: «В видах предупреждения желудочных заболеваний главнокомандующий разрешил по 1 ноября отпуск бутылки красного вина на каждого нижнего чина армии для прибавления к чаю или теплой отварной воде; интендантству приказано ускорить приобретение и отпуск вина; впредь до отпуска вина натурой таковое приобретать покупкою с представлением] счетов… Главнокомандующий] приказал командующему армией установить наивысшую предельную стоимость покупки вина…»[121] (sic!) Типичное немышление в кабинете сидящих людей, не видящих действительность в глаза и в лучшем случае играющих в руку кому-то, к[ото]рый при означенной операции наживет большие гешефты!! Действительность же неприкрашенная такова, что солдаты наши (сегодня осматривал остальные два полка 46-й див[изии]) буквально голодают, получая уже в счастливые дни не более фунта хлеба, а то все время — на сухарях, да и тех-то [не] в полной даче; в один голос несчастные вопиют: «Дайте, в-ство, только хлебушка!»[122] Трагическая картина. Кроме того, солдату не додают чаю и сахару, а также каши. Самое большее — если иногда дадут по одному пиленому куску сахару в день! Солдаты все оборвались; у многих нет шинелей, сапоги развалились, нет белья, кроме того, к[ото]рое на теле преет. Все обовшивели, исчесались! Один ужас и ужас. Второй раз сегодня обо всем этом докладывал новому командиру. Надо еще удивляться, что пока не появляется пандемических заболева[ний], но они, кажется, недалеко! Бивуаки загрязняются до невероятия. […] Вот где во всем апофеозе чувствует врач свое одиночество и бессилие, а вследствие этого и глубокую душевную муку… «Серая скотинушка» наша поражает меня своей выносливостью и терпением!! То, что теперь я вижу, не испытывали солдаты даже и в дни мукденских отступлений! […]

11 сентября. […] Слухи ходят, что очищаются форты у Пере- мышля, Венгрия со смертью Франца-Иосифа намерена отделиться от Австрии… Штаб нашей армии уже перемещен в Ярослав… Возмутительно-безобразная работа полевой почты, через к[ото]рую неделями не доходят, а то и совсем пропадают даже служебные пакеты! Приказом по армиям введена и у нас с 3 сентября военная цензура всех корреспонденций; цензором назначен Лопатин — преотвратительная, бездушная говорильная машина — типичный светский человек… Говорят, что в бинокль можно теперь видеть комету у Большой Медведицы[123]. […]

12 сентября. Прекрасная погода. Выступаем верст на 20 на запад — к Гродзиске[124], и далее предположено идти в том же направлении вплоть до Кракова[125], чтобы достигнуть его дней через 10. Это — в лучшем случае, в худшем же мы можем еще раньше перейти опять в пределы России, к границам Германии.

Получена телеграмма главнокоманд[ующ] его о неизбежной необходимости заменить солдатам хлеб картофелем, так к[а]к источники первого иссякли. Нам предстоит серьезное голодание; положение в санитарном отношении угрожающее.

Рад очень слышать из уст начальника штаба Галкина, что Куропаткин[126] — гений, и при нем настолько бы был обеспечен тыл, что солдаты и мы с ними не находились бы в таком бедственном положении относительно] довольствия хлебом, сахаром и др. видами довольствия. Мой адъютант перед выездом из замка не выдержал характера; хотя других осуждал, а сегодня не вытерпел и «взял на память себе, как другие», два бронзовых роскошных подсвечника. Подозрительны частые легкие случаи в боях ранений в левые руки и в ноги… Очень хорошо устроены в селениях колодцы с цементированным] срубом. […]

Около 2 часов дня прибыли в назначен[ное] место, переехавши два моста — один через Сан, понтонный, а другой — через Вислок, плотовой. Командир Пултусского полка Малеев[127] до сих пор неизвестно где — на небе или на земле; Несвижского же гренад[ерского] полка — мой знакомый Герцик Николай[128] — во время паники полка 13–15 августа покончил с собой самоубийством. Штаб остановился в школе; я с адъютантом в избушке против. Хозяин добродушный; достал у него яиц, за десяток к[ото]рых он просил «рупь», но когда я дал ему три монеты по 20 геллер[ов], он с признательностью благодарил. Лошадки мои опали в теле от недокорма. Все меры употребляю по покупке овса и сена, ч[то]б[ы] только лошади были сыты. Досужие разговоры моих штабных о всыпании нагайками и мордобитии, к[ото]рое они совершают с особенным смаком [с] изголодавшимися солдатиками.