Книга не о любви - Карен Дуве

У меня прямо челюсть отвисла. Мелкая Дорис была довольно маленькой, но мне никогда не пришло бы в голову назвать ее изящной. Тонкие губы, большой подбородок… Да еще и довольно упрямая. Теперь до меня дошло, почему она одевается только в дорогущих бутиках для детей.

«Боже мой, Дорис, ты совершаешь огромную ошибку. Как ты собираешься подцепить парня, если ходишь в этих клетчатых распашонках или желтых штанишках? С такой фигурой я бы не вылезала из самых крутых мини-юбок». — «У меня очень хороший вкус. Я коплю деньги и раз в полгода покупаю новые вещи. Нечасто, но только самое лучшее. И кто бы говорил! У тебя же никакого стиля! Напяливаешь на себя безвкусную дешевку».

Она была права. Видок у меня был — дай боже. На мне или джинсы с никакой размахайкой синего цвета и индийский платок, или синий рабочий комбинезон с поднятым воротником (чтобы было немного похоже на униформу Мао).

И все равно я пользовалась большим успехом, чем Дорис, я имею в виду у парней. Училась я, сами понимаете, все хуже. Теперь уже Мелкой Дорис приходилось самой зубрить перед контрольными. В принципе, она всегда училась. До нее никак не доходило, что от хороших оценок толку мало.

После того как я выразила согласие быть с Йога, он сказал: «Когда мопед развалился прямо подо мной, тебе повезло, что мы не встретились где-нибудь в темном месте». На свету мы тоже не очень подходили друг другу. Если встречались у него, то чаще всего вместе с его приятелями. Йоги трепался с ними, а я молча сидела рядом. В его приятелях ходили Фалько, Хоффи Хоффман и паренек по имени Нац, классом старше. Иногда приходила Локи, и у меня появлялся собеседник. Локи — девчонка с самой плохой репутацией в школе. В качестве приветствия парни хватали ее за грудь, как будто это радио, и спрашивали: «Ну как, не вставить ли тебе антенну?»

Они приглашали Локи на все тусовки, потому что она была достаточно симпатичной и принимала участие в развлечениях, но при этом они ставили ей в вину ее постоянную готовность и говорили о ней плохо. Йоги всегда мог рассказать про Локи массу невероятных историй. Как однажды она обслужила трех парней одновременно. Как она умудрилась получить четверку по физике. Как она ехала на мопеде, сидя за Фалько, и во время езды вытащила его член. Я восхищалась Локи. Мне кажется, что тайно ею восхищались все девчонки. Она вела себя так, как ни одна из нас не осмелилась бы. Большинство делали вид, что терпеть ее не может, но, когда она проходила мимо, невольно смотрели ей вслед. Я думаю, что Локи была очень одинокой и презирала нас всех. Она единственная из девчонок умела играть в футбол. Ее мать выступала с питонами. Мне хотелось подружиться с Локи, но она быстро бросила школу и пошла работать в магазин косметики. К тому же у нее обнаружилась непереносимость к пилюлям, и она потолстела. Причем здорово. В отличие от меня у нее образовались какие-то комки жира, она стала рыхлой, одежду при такой фигуре покупают в специальных магазинах для толстяков. Она по собственной боле прекратила с нами общаться, потому что, как вы понимаете, приглашать ее парни перестали.

Когда Локи и парни ушли, мы с Ноги лежали у него на постели, пока не стало совсем темно. Над кроватью висели постеры. На одном была пепельница в форме рта с надписью: «Кому же нравится целоваться с пепельницей?» На втором — желтая челюсть и подпись: «Никотин придает поцелуям особую сексуальность». Такие постеры вешают обычно только те, кто дымит как паровоз. Йоги быстро погладил меня под рубашкой, а потом спустился вниз, к молнии на джинсах. Его рука проникла под нерасстегнутые брюки, и, хотя джинсы были безумно узкими, мне удалось впустить Йоги к себе между ног. Позволить ему это — вот неизбежный следующий шаг, если, конечно, я хочу походить на Локи. Пальцы шарили по интимным местам. Там было сухо. И так больно, что я металась из стороны в сторону, чтобы уклониться от его рук, чтобы передвинуть их подальше, туда, где не так натерто. Мука страшная. Но приходилось молчать. Йоги терзал меня уже достаточно долго, и тут вдруг мне показалось, что кто-то повернул где-то внутри меня переключатель, все тело загудело как электростанция. Боль осталась, но внезапно получила совсем другое значение, по мне прокатилась неудержимая волна. Боль, стыд и робость уступили место шикарному ощущению, горячему и мягкому, самому замечательному на свете. Это даже лучше чем еда. Я пыталась делать вид, что ничего не произошло, но во мне что-то перекатывалось, как шарик в игральном автомате, даже после того, как шикарное ощущение прошло и боль стала просто болью. Хотелось, чтобы Йоги остановился. У нас начался настоящий бой без правил. Заболело так, что я схватила его за руку и все-таки сказала: «Перестань! Прошу тебя!» Когда я произнесла эти слова, мне показалось, что кто-то зажег свет и тычет в меня пальцем. Хорошо хоть Йоги оставил меня в покое. Он обрадовался, что я попросила. Подумал, что должен прекратить потому, что это слишком хорошо.

Йоги уже спал с девчонкой. Об этом я знала. Да и все знали. Значит, и мне придется с ним спать. Когда его мать уехала на выходные и он спросил, останусь ли я у него на ночь, я сразу же согласилась. Купила в аптеке патентекс. Этим предохранялись все девчонки, которые, как мне было известно, уже были близки с парнями. Сначала аптекарша поинтересовалась, сколько мне лет, а потом все-таки продала мне упаковку, хотя у меня не было с собой паспорта. Следующее, что я сделала, — спросила разрешения у мамы. И даже пальцем не пошевельнула, чтобы что-нибудь сочинить. Просто исходила из того, что она разрешит. Обычно она не вмешивалась в мою жизнь. Но тут вдруг развопилась. Удивительно! Если я правильно помню, то последним ее аргументом была моя молодость. Она орала, что ее можно будет привлечь за сводничество и судить. Чушь. Мне уже исполнилось пятнадцать, а некоторые мои знакомые сделали первый аборт уже в четырнадцать. Парень сестрицы ночевал у нас до того, как ей исполнилось шестнадцать. «Вот именно поэтому, — сказала мама, — такого больше не будет. Это вам не бордель!»

Не отвечая, я понеслась вверх по лестнице. К тому моменту я уже жила на чердаке, в комнате бабушки. Она переселилась в дом престарелых, потому что не могла подниматься по ступенькам, но ее запах сохранился даже после ремонта. Папа вышел из себя, когда я покрасила стены и потолок темно-коричневой краской: «Как в коробке из-под обуви». Ну да, если бы все было так, как хочет он, то мы бы снова наклеили веселенькие маки.

Итак, я стояла в своей обувной коробке и била ногой по стене. Раз. Другой. Растянула ногу в стопе. Легла на кровать и сложила руки за головой. Очень хотелось поставить пластинку. У меня уже было четыре долгоиграющих и восемь синглов. Я бы поставила «В Заире», но без проигрывателя это невозможно. Поэтому я просто прислушивалась к шуму крови в ушах. Вскоре пришла мать, — ключа в комнате не было, войти мог любой. Чем матушка частенько и пользовалась.

«Я тут подумала. В принципе, это правильно. Ты уже не маленькая. В мои времена все было по-другому. Иди, я спорить не буду. Если ты этого мальчика любишь, то спать вместе — это же здорово».

Я удивилась. Она никогда не видела Йоги, а я ни разу не говорила, что влюблена. Но мама все говорила и говорила. Вошла в раж. Кончилось тем, что она уселась на кровать и вытерла краем передника слезы. Давно ясно, что мама ничего про меня не знает, разве что адрес. Но теперь я поняла, что она считает, что полностью в курсе, и уже насочиняла мне маленькую счастливую жизнь. Может быть, она все еще пребывала в уверенности, что я на нее похожа. Лучше ее не разубеждать.