Гиперборей - Юрий Никитин

Ограду поставили под утро, наконец-то на новенькие свежиеколья насадили головы обринов — но множество кольев оставались свободными.

Обоих пленных вождь велел посадить на колья, пусть подыхаютбез спешки, а детишки чтобы бросали камнями, упражняясь в ненависти к чужакам.Вождь ходил забрызганный кровью, как мясник, улыбался во весь рот: обры подпытками наперебой кричали, что в дальних походах набрали золота, камешков,драгоценный паволок, который чудные червяки делают.

Раненого Морша поместили под навес. Журавлевцы судовольствием бы прикончили и этого единственного оставшегося в живых пленного,пусть не на кол посадили, но хотя бы зарезали, как козу. Однако странныйпещерник трогать не позволял. Громодар согласился скрепя сердце. Как вождь, онпонимал, что волхвы пробуют новое зелье на псах, но ведь свой пес дороже чужогочеловека, а тут повезло — ворог!

Через два дня вернулись гонцы. Громодар сообщил Олегу:

— Все племена отказались! Лишь борщаки ответили, чтодадут десять тысяч всадников и двадцать тысяч пеших ратников, если уступимтреть добычи.

— И ты задумался?

— Обры — наша добыча! — возразил Громодар. —Целиком. Мы — журавлевцы. Сами зничтожим, а сокровища заберем. При чем тутборщаки?

Олег покачал головой:

— Делишь шкуру неубитого медведя. Борщаки — лютыевоины. Лучше с ними идти супротив обров, чем схлестнуться на узкой дорожке.

— Борщаки сильны в чистом поле, — проворчалГромодар. Он почесал в затылке, поскреб между лопатками, выворачиваяруку, — а мы живем на опушке. Чуть что, за деревьями укроемся. Не толькоконь — черт ногу сломит... Впрочем, насчет борщаков подумать надо. У ихнеговождя есть Весняна, дочка. Сказывают, краше нет на тыщи верст окрест...

Жесткое лицо, испещренное шрамами, стало мечтательным.«Старый леший, — подумал Олег. — С тремя женами едва справляешься, атянешься к четвертой?»

На следующий день дозорные притащили на арканеполузадушенного обрина. Оказалось, встретили пятерых, когда охотились. Дабыузнать их настоящую силу, старшой дозора придержал конников, пустил впередпятерых журавлевцев. Один журавлевец погиб, двое были ранены, зато четверыхобров посекли в капусту, пятого свалили, стукнув палицей по шелому.

После того, как истерзанного обрина бросили живьем голоднымпсам, Громодар сказал с великим презрением:

— Дулебы... Червяки! Племя огромное, старое — какдались?

— Натиск, — объяснил Олег горько. — Дулебысмотрели в другую сторону, с рашкинцами враждовали. Еще на тюринцев косились,пакостей ждали. К тому же все были в поле... А ежели бы один на один, да чтоб уславянина была такая же сабля...

— Славяне? — переспросил Громодар. — Кто это?

— Вы все, — объяснил Олег устало. — Все, ктопо дурости бьется друг с другом. Древляне, дулебы, дряговичи, поляне, хорваты,бодричи, тиверцы...

— Пещерник, ты знаешь много, но в один ряд с дрягвой неставь! Они жаб едят. Я лучше обрина братом нареку, нежели дряговича илитиверца. Втяни свой поганый язык туда, откуда он у тебя вылез, — взадницу! Пореже разевай пасть.

Не говори, что думаешь, сказал себе Олег невесело, а думай,что говоришь. На Громодара нельзя сердиться: ему десять лет от роду, хотя живетв теле сорокалетнего мужика. Журавлевцы рождаются, живут, старятся и умирают,оставаясь детьми. Живут теми радостями, что и звери, и птицы их Леса. А ведь человекот зверя отличается умением заглядывать вперед.

Деревянные терема и бобры строят. Мураши вовсе хоромывозводят!..

Олег набросал сена на дно телеги, сам положил туда Морша.Журавлевцы ворчали, угрожающе бряцали оружием, с удовольствием бы прирезали пленника,ибо на частоколе осталась дюжина пустых кольев. Гульчачак принесла для раненогостарое одеяло из шкур. Лицо Морша было желтым, словно у покойника, веки плотносомкнуты. Избегая враждебных взглядов, Гульчачак укрыла его шкурами с головой,как мертвого.

Олег подал ей вожжи:

— У тебя очень тонкие руки, но придется управлятьсамой.

— А конь не пугливый? — спросила она опасливо.

— Ничего, он не будет оглядываться.

Лошадь медленно тронулась, старая полуслепая кляча, что ужедважды прожила свой век. Олег объяснил Гульче, пряча усмешку, что вождьжуравлевцев сам выбрал самую смирную лошадь, чтобы не понесла, зачуяв слабыеженские руки.

Когда отъехали на версту, Морш шепнул, не открывая глаз:

— Отпустили?.. Без выкупа?

— Да, — ответила она с сумрачным недоумением. —Он меня даже не возжелал!

— Ну, это мог взять и без торговли, — заметил он смрачным юмором. — По праву победителя.

Она вспыхнула, тонкий голос зазвенел, как натянутая тетивалука:

— Ты тоже, как все мужчины, не понимаешь! Силойвозьмешь только тело, а мог бы взять меня всю. Но почему-то не захотел.

— Оскорблена?

— Встревожена.

Он прислушался, видя только высокие борта телеги. В кронахдеревьев перекликались птицы, под колесами сочно хрустела трава. Лошадьфыркала, часто останавливалась. Дважды Гульча соскакивала на землю, тащилалошадь под уздцы.

— Я встревожен тоже, — признался он. — Этихплемен, как песка на

править ими... не появляйся такие! Он знает и умеет неменьше нас. А нам завещено бояться народов, которые, если их не трогать, какмедведи в зимней спячке, но когда оказываются на краю пропасти, то среди нихневесть откуда появляются герои, мудрецы, пророки...

Она зябко повела плечами:

— А если они... не исчезли?

Он промолчал. Она постегивала лошадь, вдруг спросила вовнезапном страхе:

— А если он знает?

Он покосился на ее встревоженное лицо, слабая улыбкараздвинула бледные губы.

— Гульча... Он не может знать нас. Сама знаешь, он неможет знать.

Ветви расступились, небо заблестело синевой. Колесапростучали по твердому, трава уже не хрустела, а сухо трещала. Морш стиснулзубы, впервые застонал. Гульча заботливо сунула узкую ладошку под его затылок,Морш шепнул:

— Нет-нет, терпимо... Варвар знает странные методылечения. Не магия, ее бы заметил. Но что нас ждет у обров? Это жестокие икапризные дети.

Она зябко передернула плечами:

— Жужунак?.. Походный вождь Ермокрак погиб, он считалсямоим женихом.

— Ты была лишь невестой, — напомнил Моршосторожно, — не женой... Жужунак не имеет на тебя прав. Вдобавок онстарик.

Она горько усмехнулась:

— Не имеет права?.. Разве обры знают такое слово? Ихправо — сабля.