Гиперборей - Юрий Никитин

Олег с сочувствием отвел глаза. Много будет взлохмаченокожаных рукавиц на левой руке — тетива бьет больно, рассекает кожу, —много прольется соленых слез, пока научатся бить птаху на лету, бегущего зайцас полусотни шагов, козу — с сотни, а в могучего тура надо успеть всадитьпять-шесть стрел, пока кидается на тебя с опущенными рогами.

Пройдя дальше, Олег услышал из леса топот, выкрики. Наширокой поляне между двумя стенами темного бора упражнялся молодняк: молодыеможи, завтрашние воины. С ног до головы увешанные оружием: в панцире из толстойтурьей шкуры, бородавчатом от нашитых конских копыт, с боевыми топорами илипалицами на перевязи, с круглым щитом на локте левой руки, с острым копьем вправой, а также — луком и колчанами за спиной, швыряльными ножами в чехле напоясе, еще одним — за голенищем, они грузно бежали к стене деревьев, тяжелобухая подкованными сапогами.

Здесь тоже руководил русич — немолодой, грузный, похожий навставшего на дыбы медведя, но быстрый, резкий в движениях. Он гаркнул что-толютое — передний ряд парней разом метнул копья, присел, закрывшись щитами,второй ряд бросил копья через их головы. Русич закричал снова — и парни,обнажив мечи, бросились вперед, старательно держа щиты так, чтобы смыкалиськраями, а на деревья надвигалась единая стена щитов.

Снова рявкнул старый русин — парни остановились, побежали вобратную сторону, изо всех сил держа ряд. На Олега пахнуло крепким потом, хотяон стоял в полусотне шагов, мелькнули залитые потом багровые лица свытаращенными глазами. Рубахи потемнели, по спинам тяжело бухали мешки — пудикапо три в каждом, а потом русин, Олег помнил по себе, доведет этот груз до пятипудов! И еще заставит держать коленями — зажимая крепко — камень в четыре-пятьпудов весом. Так укрепляют мышцы, чтобы конем управлять не только уздой, но иодними ногами, освободив руки для смертельного боя.

Уже обученные пойдут в бой, лучшие станут гриднями, лучшихиз гридней возьмут в княжескую дружину, нарекут дружинниками. Это младшаядружина, потому что есть еще и старшая, называемая русинами — отборнымивоинами, присягнувшими положить животы в защиту отечества. В каждом племениесть русины — иногда много, иногда мало, в какое-то время совсем исчезают, еслижизнь идет мирно, но едва налетает беда, тут же из разных племен в княжескийград стягиваются русины, образуется русское войско, или просто — русичи.

Олег не стал смотреть на муки молодых парней — бедолаги ещене понимают, зачем бегать строем, — повернул к хозяйским сараям. Тамвкусно пахло, топтался народ. Там же, на грудах свежесрубленных веток, покрытыхшкурами, расположили раненых. Помимо журавлевцев Олег обнаружил возле дальнегосарая троих обров. Двое были связаны по рукам и ногам — их захватили, оглушив,третий лежал лицом к небу, из груди торчало древко короткого копья. Рядомсидела девушка, тонкие пальцы беспокойно щупали лоб раненого.

Заслышав шаги, оглянулась, губы ее задрожали:

— Это мой брат!.. Он уже умирает, не добивайте его!

У раненого не было мощных скул и узких глаз, привычных дляобрина, а нос вовсе загибался, как у хищной птицы. Грудь его была широка, впластинках твердых мускулов, но копье, пробив насквозь кожаный панцирь, каклист лопуха, с той же легкостью пробило и грудь. Олег не видел острия,чувствовал — вышло под лопаткой. Изо рта текла кровь, раненый даже не шевелилгубами, смотрел на сестру неотрывно.

Олег ощупал грудь раненого, нашел нужные жилки, одновременносдавил. Розовая струйка разом истощилась. Олег вытер пучком травы кровь,посмотрел на цвет. Темная, много сгустков. Если не умер до сих пор, выживет.Хотя удивительно, даже чудно, что все еще жив...

— Что говорит твой бог? — спросил он.

Губы раненого чуть дрогнули:

— Зовет...

— А мой велит остаться, — ответил Олег. —Посмотрим, который сильнее?

Он рывком выдернул копье. Раненый охнул, глаза закрылись.Девушка зарыдала, кинулась брату на грудь. Олег поднял ее за волосы, отшвырнул.Трава чуть пожелтела в его сумке, целебную силу еще не растеряла, и Олегприложил к открытой ране, ножом разжал зубы раненому, влил из баклажки темныйотвар. Раненый закашлялся, изо рта снова потекла кровь. Олег прижал травуполосками полотна, отступил, полюбовался. Сердце стучало радостно — любиллечить.

Девушка смотрела на него почти с ужасом, по грязным щекамбежали частые слезы.

Морш очнулся к вечеру. Непонимающе смотрел на бледноезаплаканное лицо сестры, шепнул:

— Разве рана... не смертельная?

— Нет-нет, — сказала она торопливо, — тывыздоровеешь!

— Гульча, я знаю раны... Я был лекарем...

— Это тоже лекарь, — сказала она быстро. — Удикарей бывают великие лекари!

— Этот лекарь лечит... от жизни. Многих вылечил!.. Менянасквозь... сквозь щит и панцирь...

— Забудь, не думай! У тебя жар.

— Гульча, он опаснее, чем мы думали.

Она прошептала, косясь по сторонам:

— Понимаю. Воин прост как лошадь, на которой сидит.Лекарь — это знание, мудрость. Но разве не вся мудрость у сынов нашего племени?

— Она должна быть только у нас, — ответил он,помолчав. — Иначе в мире будет вечный хаос, вечный спор, вечная резня.Если мир один, то и разум должен быть один. Наш, конечно. И тогда во всем миребудут мир и покой.

— Тебе очень больно?

— Варвар подобрал травы умело, они притупили боль.Гульча, я могу не выжить. Давай на этот случай придумаем план. Ты ведьостанешься одна из нашего племени среди этого моря варварских племен... срединародов...

Она наклонилась, его губы едва шевелились. Он шептал,останавливался, впадая в забытье. Очнувшись, повторял, заставлял повторять ее,заучивать она должна не только для того, чтобы выжить, ведь маленький и юныйпастушок однажды победил старого свирепого великана Голиафа, пришедшего ссевера, из этих мест.

Олег появился, когда солнце опускалось за деревья. Осмотрелраненого, велел класть на лоб влажную тряпку, напоил горьким отваром, сменилповязку с травой на ране — старая уже отдала целебную силу. Когда поднялся,довольный, Гульча ухватила его за рукав:

— Я сделаю все, чтобы мой брат жил...

Глаза ее были опущены в землю, щеки залило горячей краской.Олег кивнул, голос был ровный, словно сани скользили по замерзшей реке:

— Хорошая девка. Молодец.

Он ушел не обернувшись, а Морш прошептал:

— Он чует, что я могу в какой-то мере сдерживатьболь... Ты не отходи от меня далеко.

Всю ночь на вершине холма стучали топоры. При свете костровсотни древоделов торопливо ошкуривали бревна, рыли ямы под столбы. Неподалекувождь с волхвами прижигали каленым железом пленных, вызнавали дороги, повадкиобров. Заслышав жуткие крики, сходились мужики, слушали с удовольствием, давалисоветы. Громодар гнал советчиков.