Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918 - Мария Романова

Тетя пребывала в те дни выше всех мирских забот; она была отстраненной, и за исключением того, что она считала своим долгом, выглядела безразличной ко всему происходящему вокруг. Некоторые ее поступки были так далеки от мирских соображений, что казались непредсказуемыми и – на взгляд тех, кто не очень хорошо ее знал, – безумными.

На следующий день после убийства она уехала в карете, задрапированной в черное, и не возвращалась долгое время. Она ездила в тюрьму, чтобы увидеть убийцу! Это повергло администрацию тюрьмы в полнейшее смятение; ничего подобного еще ни разу не было.

И по сей день никто не знает, что произошло между моей тетей и убийцей ее мужа. Она настояла на том, чтобы поговорить с ним наедине. Я полагаю, что ею двигало христианское самопожертвование, но по городу циркулировало бесчисленное множество других версий этой беседы. Отголоски этих выдумок достигли ушей арестанта. Уязвленный словами, которые ему приписывали, он написал моей тете оскорбительное письмо. Разумеется, ей его не доставили.

Несмотря на определенную долю восхищения, вызванного таким экзальтированным поступком, мы с братом принадлежали к поколению, которое было слишком рациональным, чтобы верить в полезность такого жеста. Анархисты в этот период были безумцами и фанатиками, полностью убежденными в справедливости и законности своих преступлений; разыгрывая из себя героев, они не нуждались в помощи и прощении, и уж конечно же не от жен своих жертв.

Вечером, когда моя тетя пришла в свою комнату, мы попытались расспросить ее, но она ничего нам не сказала.

Дядю похоронили утром 23 февраля. Братья моего дяди, а также его невестка, вдовствующая императрица, выразили желание присутствовать на похоронах, но в последний момент оказалось, что они не могут сделать этого. Боялись беспорядков; одна за другой возникали забастовки во всех крупных промышленных центрах. Любое собрание членов царской фамилии только спровоцировало бы новые несчастья. Двоюродный брат моего дяди великий князь Константин взял на себя такой риск. То же сделала княгиня Саксен-Кобургская, ее дочь Беатрис и великий князь Гессенский с супругой. Наконец, мой отец, находясь в ссылке и живя уже в Париже, попросил у императора позволения приехать. И получил его.

Мы с Дмитрием поехали встречать отца на вокзал и встретили его рыданиями, которые не могли умалить нашу радость от встречи с ним. Втроем мы вернулись домой. Его встреча с невесткой была тягостной.

Тетю захватила идея построить часовню в склепе Чудова монастыря, в которой нашли бы приют останки мужа. В ожидании постройки этой часовни она получила разрешение поставить гроб в одной из монастырских церквей. Погребальная служба проводилась с большой торжественностью; вокруг гроба стояли офицеры с саблями наголо и часовые. В богослужении участвовал архиепископ и высшее московское духовенство; оно было такое долгое и утомительное, что я чуть не лишилась чувств, и отцу пришлось вывести меня на воздух. Церковь была полна людей; вокруг гроба и на ступенях катафалка лежали охапки цветов и венки. К этому времени моя усталость достигла такой степени, что я едва могла думать или что-либо чувствовать. Мы прожили шесть дней в состоянии нервного напряжения, которое ни на миг не отпускало нас. В конце богослужения гроб отнесли в одну из небольших церквей монастыря, где в течение сорока дней и ночей читались молитвы. Мы ходили читать молитвы каждый вечер.

Несколько дней спустя отец и другие члены семьи уехали. Постепенно жизнь входила в прежнее русло. Слово «прежнее» лишь относительно точно – тетя так и не перестала горевать и выходила очень редко. Смех или внезапный крик в ее присутствии казался кощунством, и дом стал обиталищем тяжелых воспоминаний. Даже в то время я не могла прочувствовать, что тетя была полностью сосредоточена на воспоминаниях о муже. Она казалась мне человеком, охваченным бесконечным горем и растерянностью. Но в то время я едва ли могла полностью понимать ее характер и намерения.

Будучи всегда очень набожной, теперь она полностью обратилась к религии и искала утешения в ней. Казалось, ее жизнь с того времени была посвящена единственно благочестивым делам. Ей, всегда сторонящейся мирской суеты, траур стал служить оправданием для того, чтобы отойти от общественной жизни, и она всецело предалась исполнению своего долга, каким его видела, как мистического, так и реального. Последний оказался для нее тяжел, потому что в течение более чем двадцати лет она не отдала ни одного приказа в своем собственном доме – все было в руках дяди. Теперь все приходилось решать ей. Нужно было совершенно перемениться. Нельзя было не сочувствовать тете, когда она, такая страдающая и далекая от всего, пыталась проявить интерес к трудным практическим вопросам ведения домашнего хозяйства.

Отец предпринимал попытки забрать нас к себе, но они не увенчались успехом: тетя удерживала нас при себе, исполненная сознания долга, в память о своем муже.

Мы возобновили наши занятия, и вскоре на развалинах прошлой жизни сложился новый заведенный порядок. Тетя желала следовать традициям, установленным мужем. При всех обстоятельствах она взывала к его имени; ее усилия постоянно сводились к тому, чтобы регламентировать наше существование формулировкой: а как поступил бы он?

Но новые обстоятельства сильно изменили и нашу жизнь: наш дядя умер, нам нужно было приспосабливаться к этому. И надо признаться, в целом мы были рады переменам.

Так прошла зима. А с первым дыханием весны мы поехали в Царское Село, чтобы провести там пасхальные праздники. Там атмосфера тоже была далеко не радостной. Царская семья жила под угрозой смерти и политического переворота. Бесперспективная война с Японией продолжалась; ситуация в стране становилась все более и более сложной и острой. Слабое, нерешительное, боязливое правительство, не способное ни на какие энергичные действия, занимало неуверенно-отстраненную позицию, позволяя событиям стремительно развиваться. Настало время убийц-фанатиков и террористических актов.

Поселившись окончательно в Царском Селе, монархи с начала войны жили в сравнительном уединении, которое усугубляла тревога. Императрица не знала ни минуты покоя, тревожась как о муже, так и о сыне, чья болезнь вселяла все больше опасений. Опасности, которые угрожали императору, привели к тому, что появилась необычно сложная шпионская сеть: одни тайные агенты следили за другими; атмосфера была наполнена сплетнями, страхом и недоверием.

Накануне Пасхи, когда мы были еще в Царском Селе, обнаружили серьезный заговор. Два члена террористической организации, выдавая себя за певцов, намеревались проникнуть в состав хора, который пел на богослужениях при дворе. Они, очевидно, планировали пронести бомбы под одеждой и бросить их в церкви, когда хор начал бы петь во время пасхальной службы. Император, который хотя и знал о заговоре, пошел в церковь вместе со своей семьей, как обычно. В тот день несколько человек было арестовано. После этого ничего больше не случилось, но та служба была самой печальной из всех, которые я когда-либо посещала.

Траур не помешал нам поехать в Ильинское в начале лета. Это было приятное время, и наше удовольствие было, пожалуй, еще сильнее оттого, что к нам была прислана рота солдат для охраны и новый автомобиль, купленный на случай, если нам нужно будет бежать.