Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918 - Мария Романова

Я так и не узнала, что было причиной такого поспешного отъезда из Нескучного, но на следующий день нам сказали, что пребывание в Кремле временное, и вскоре, как только позволят обстоятельства, мы вернемся обратно. Нам не были нужны никакие объяснения, чтобы понять, что в нынешних обстоятельствах мы лучше защищены за кремлевскими стенами, чем в пригороде, населенном рабочими находящихся поблизости многочисленных фабрик.

Но дни проходили, а о возвращении в Нескучное никто и не заговаривал.

Постепенно воцарился обычный порядок, мы вернулись к своим привычкам и вновь возобновили учебу, которая прервалась на несколько дней из-за неразберихи в нашем доме. Николаевский дворец, такой холодный и неуютный вначале, стал для нас очень приятным, когда мы к нему привыкли.

Новости извне приходили все более зловещие, и я остро чувствовала, что мы живем на вулкане, который готов извергнуть огонь и поглотить нас в любое мгновение.

Москву взрывали беспорядки, но за стенами Кремля наша жизнь была спокойной. Мои дядя и тетя редко выходили в свет, а дома принимали только самых близких друзей.

Однако во второй половине февраля мы все отправились в Московский оперный театр. Большая старомодная закрытая карета, обитая изнутри белым шелком, отвезла нас туда. И только несколько дней спустя мы узнали, как близки были к гибели.

Шайка террористов, которая следила за всеми передвижениями моего дяди, была предупреждена о нашем выезде в свет, и они знали маршрут, по которому мы поедем. Одного человека из этой группы, вооруженного бомбами, поставили, чтобы он уничтожил нас по сигналу своего сообщника. Но когда этот человек увидел, что в карете находимся мы с Дмитрием, у него не хватило храбрости махнуть платком, чтобы подать условный знак.

Все было делом одной секунды. Карета проехала, мы были спасены. Много лет спустя я узнала имя того человека, который погладил наши жизни. Это был Борис Савинков, сыгравший выдающуюся роль в революции 1917 года.

Спектакль в тот вечер был великолепным: пел Шаляпин, находившийся в зените славы. Зал сверкал от драгоценностей и мундиров, и не было никаких мыслей о каком-либо несчастье, подобном тому, которого мы только что избежали.

Прошли два дня. 18 февраля началось как обычные дни. Каждый день после обеда неизменно в одно и то же время дядя ездил в закрытом экипаже в дом генерал-губернатора, чтобы наблюдать за вывозом своих вещей. Именно в тот день он настоял на том, чтобы поехать одному, как это было в течение какого-то времени. Когда закончился обед, он поцеловал нас на прощание, как обычно. Я пошла на урок.

Мои мысли были далеки от занятий. Когда приятный пожилой господин, который обучал меня математике, начал свое объяснение, они настойчиво возвращались, мне помнится, к мандолине, которую я хотела попросить у дяди, но боялась, что он мне откажет. Мне вспоминается вся эта сцена: учитель объясняет, я делаю вид, что слушаю; фрейлейн Хазе, моя учительница немецкого языка, читает в углу книгу. Окна классной комнаты выходили на широкую площадь в Кремле. Была видна расположенная через дорогу колокольня Ивана Великого.

Заканчивался прекрасный зимний день, все было спокойно, и городские шумы доходили до нас, приглушенные снегом. Внезапно ужасный взрыв потряс воздух и заставил дребезжать оконные рамы.

Последовавшая за этим тишина была такой тяжелой, что в течение нескольких секунд мы не шевелились и не смотрели друг на друга. Первой пришла в себя фрейлейн Хазе. Она бросилась к окну, за ней последовали мы со старым профессором. Быстро-быстро мои мысли мелькали, спешили, беспорядочно метались в голове.

Обрушилась одна из старых башен Кремля?.. С крыши съехала лавина снега, прихватив с собою крышу? А мой дядя… где он? Из своего класса прибежал Дмитрий. Мы посмотрели друг на друга, не осмеливаясь выразить вслух наши мысли.

Стая ворон, взметенная взрывом, неистово кружилась над башней, а затем исчезла. Площадь начала оживать. Бежали люди, все с одной и той же стороны.

В комнату вошел слуга. Я велела ему немедленно пойти и посмотреть, не вышел ли из дома дядя. Через несколько секунд он вернулся и уклончиво ответил, что, вероятно, дядя все еще здесь.

Теперь площадь заполнилась народом. Появились двое саней, которые ехали в направлении, противоположном приближению толпы. В этих санях сидели как-то наспех одетые мужчины, а с ними был полицейский. Люди в штатском, казалось, мечутся в толпе и говорят какие-то речи. Они были с непокрытыми головами, их волосы развевались на ветру, одежда была в беспорядке, и мне показалось, что я видела кровь на их руках и лицах.

В этот момент я увидела, как к крыльцу подкатили сани моей тетушки, которые ожидали ее, чтобы отвезти в мастерскую. Тетя выбежала из дома в плаще, наброшенном на плечи. За ней спешила мадемуазель Элен в мужском пальто. Обе были без шляпок. Они сели в сани, которые немедленно тронулись и на огромной скорости свернули за угол и скрылись из глаз.

Неописуемо мучительно тянулись минуты. На площади было черно от людей. Но еще никто не пришел к нам, чтобы объявить весть, которую мы страшились узнать и в которой уже не могли сомневаться.

Наконец мы увидели медленно возвращающиеся сани моей тети, которые прокладывали себе дорогу в толпе, собравшейся перед домом, но тети Эллы в них не было, только мадемуазель Элен. Она ступила на землю и стала тяжело подниматься по лестнице, опустив голову.

Среди людей произошло движение, как будто издалека они увидели нечто, движущееся за санями. Через несколько минут моя гувернантка вошла в комнату. Ее лицо, обычно сияющее румянцем, теперь выглядело посиневшим; она тяжело дышала, губы были лиловыми, а выражение лица вселяло страх. Мы кинулись к ней и забросали ее вопросами. Бедная женщина не могла произнести ни слова. Она прижимала к сердцу дрожащие руки и издавала какие-то нечленораздельные звуки. Но наконец ей удалось дать нам понять, что мы должны надеть пальто и идти за ней. Ноги у меня дрожали. Никто нам еще толком ничего не сказал, но ужасные картины происшедшего атаковали мое воображение. Мы как раз надевали пальто, когда в комнату вошел генерал Лайминг. «Великая княгиня не желает, чтобы приходили дети. Она послала меня, чтобы сказать вам об этом, – сказал он мадемуазель Элен, запыхавшись. – Она даже не хочет, чтобы они стояли у окна».

Нас в спешке увели от окна, и мы остались в полной неопределенности в боковой комнате, испуганные, трясущиеся от рыданий. Не знаю, как долго все это продолжалось, прежде чем нам сообщили о случившемся. Я не могу этого вспомнить в деталях, но факты были таковы: нашего дядю убили, взорвали бомбой, когда он ехал во дворец генерал-губернатора.

Генерал Лайминг был последним, кто разговаривал с ним. После обеда он попросил моего дядю уделить ему несколько минут, чтобы поговорить с ним о мандолине для меня, и получил разрешение.

Как мы уже видели, моя тетя поспешила к его телу, лежавшему на снегу. Она собрала куски изуродованной плоти и положила их на обыкновенные армейские носилки, поспешно принесенные из ее мастерской, расположенной поблизости. Солдаты из казарм, находившихся напротив, прикрыли тело своими шинелями. Затем, подняв носилки на плечи, они отнесли тело под кров Чудова монастыря и поместили его в церкви рядом с дворцом, в котором находились мы.