Робинзонетта - Эжен Мюллер

– Да, но, кроме того, я не знаю, сможете ли вы войти…

– Ах, вот оно что: дверь недостаточно широка?

– Для меня достаточно; но боюсь, что для вас…

– Ничего, пойдем; ты только покажи мне дорогу.

– Пойдемте, господин Мишо.

С легкостью ящерицы она взобралась на стену. Мишо без особого труда последовал ее примеру. По ту сторону стены, где она его поджидала, был узкий и крутой спуск, надо было идти очень осторожно, чтобы не скатиться в овраг.

С легкостью ящерицы Мари взобралась на стену, Мишо без особого труда последовал ее примеру.

– Держитесь хорошенько, господин Мишо! Дайте мне руку.

И она привела его в потайное место, окруженное со всех сторон остроконечными скалами. Остановившись перед проломом в главной башне развалин, Мари сказала:

– Это здесь.

– Здесь? Но тут ведь так темно и сыро! – буркнул фермер, просовывая голову в отверстие. – Кой черт заставил тебя выбрать эту дыру?

– Во-первых, господин Мишо, с наступлением холодов это самое теплое место: оно лежит на солнечной стороне. Здесь вовсе не так уж сыро, уверяю вас.

– И ты здесь живешь?

– Да, господин Мишо. Но ближе к лету я рассчитываю переехать.

– Куда же?

– В другую часть башни. Я уже выбрала местечко и каждый день понемногу готовлю его для себя. Там мне будет очень хорошо, я останусь там, потому что уверена, что моя новая комната защищена от холода. А для ее отопления будет служить камин. Вот какой комфорт у меня будет!

– Где же эта комната?

– Там, наверху, по другую сторону башни; но я вас пока не приглашаю посмотреть ее: чтобы попасть туда, надо карабкаться по камням.

– И ты собираешься все время так карабкаться?

– О, нет! Со временем у меня будет лестница.

– И что, ты намерена постоянно жить в этих развалинах?

– Да, господин Мишо, – уверенно ответила девочка.

– Ты хорошенько подумала?

– О да, господин Мишо.

– Странная затея!.. Но расскажи-ка мне, как же ты здесь живешь? Во-первых, – продолжал он, указывая на плохонькое шерстяное платьице, которое вместе с платком вокруг шеи и грубыми чулками составляло всю ее одежду, – ты недостаточно тепло одета для нынешних морозов, а они ведь могут еще усилиться. Тебе же, наверное, холодно?

– Нет, ничего, – ответила Мари. – Кроме того, когда я чувствую, что замерзаю, то знаю, как защититься от холода.

– Понимаю. Ты, наверное, как волк, забираешься в свою берлогу и спишь там.

– Вовсе нет. Я таскаю камни, чтобы устроить себе комнату – это отлично согревает. Или хожу в лес, собираю сучья. Я уже много набрала. Это мои дрова. Я развожу огонь, греюсь и стряпаю себе еду.

– Еду? А чем же ты питаешься?

– Картофелем.

– Вареным?

– Нет, у меня пока еще нет чугуна для варки. Я кладу его в золу под огонь; он так хорошо поджаривается, и это так вкусно.

– И ты больше ничего не ешь?

– Нет, господин Мишо.

– И ты разводишь огонь в твоей берлоге?

– Нет, в особой комнате наверху.

– Но неужели ты не боишься проводить ночи в этой мрачной башне?

– А вот и нет, – смеясь, ответила девочка, – напротив, случается, что я сама кое-кого пугаю!

– Как так?

– Представьте себе, господин Мишо, в первое время моего пребывания в башне я однажды ночью услышала какой-то странный шум, какие-то жалобы, стоны и рыдания… А потом вдруг громкий глухой голос загудел: «Я бывший владелец замка! Я убил свою мать! Горе! Горе! Кто пришел сюда? Берегись! Я уведу тебя в самую глубь ада! Горе! Горе!» Скорчившись на своей постели, я сначала не знала, что и думать, мне стало страшно… Но вдруг мне пришла в голову мысль, что это просто чья-нибудь злая шутка. Я предоставила голосу стонать сколько угодно. Это продолжалось самое малое полчаса, потом я услышала шум удаляющихся шагов… Следующей ночью, так как я была уверена, что повторится то же самое, я взобралась на самый верх башни и взяла с собой несколько пучков соломы. Около полуночи стоны возобновились, и тот же голос опять затянул свое: «Я бывший владелец!..» Тогда я начала махать передником с высоты башни, как будто бы это были крылья птицы, производя при этом такой же шум, и, приложив свернутую в трубочку руку ко рту, стала подражать крику совы, но гораздо громче, чем кричит обыкновенная сова. Затем я зажгла в одном из отверстий башни пучок соломы и стала дуть в него, так что посыпались тысячи искр. Тотчас же по стуку сапог я смогла заключить, что кто-то удирает во всю прыть. Мне удалось испугать того, кто пугал меня! Он больше не возвращался. И я поняла, что у него пропала охота повторить свою проделку, потому что, когда я после того встретилась с ним, он посмотрел на меня такими удивленными глазами, словно хотел сказать: «Неужели это возможно, неужели ей не страшно там, в башне?..»

– Разве ты знаешь его?

– Еще бы! Как не знать…

– Кто же это?

– Да это Грибью, противный мальчишка; он зол на меня с тех пор, как я поселилась здесь, и как только можно устроить мне какую-нибудь неприятность…

– Знаю, знаю, Пьер говорил мне об этом. А ты не боишься, что этот разбойник придумает еще какую-нибудь штуку?

– Посмотрим! – с беззаботной уверенностью ответила девочка. – Я знаю, что он способен на все, но, во-первых, он трус, а, во-вторых, я не без защиты.

– Пусть так; но разве ты не хотела бы жить в доме, где ты спокойно могла бы зарабатывать свой хлеб?

– Я не говорю «нет», господин Мишо, но теперь у меня в голове другая мысль. Я никому не приношу вреда, ничего ни у кого не прошу; мне хотелось бы жить независимо, по-своему, чтобы увидеть, чтобы убедиться…

– Это все прекрасно, но посмотри, твои руки совершенно растрескались от холода, на них даже кровь выступает.

– Это ничего не значит! – сказала Мари, равнодушно посмотрев на свои руки.

– У тебя нет одежды.

– Будет, господин Мишо.

– Каким образом?

– Уж это мое дело, господин Мишо.

– Какая же постель у тебя там? – продолжал расспрашивать фермер, наклоняясь к отверстию.

– Хорошая солома, а под нею мох.

В то время как она отвечала, фермер внимательно прислушивался и наконец сказал:

– Мне кажется, будто что-то шевелится и храпит в твоей комнате. Что это такое, скажи, пожалуйста?

– Ах, это! – улыбаясь, ответила девочка. – Это мой бедный Волчок. Он не знает вас и поэтому ворчит.