Тень всадника - Анатолий Гладилин

Дикий приступ боли расколол мне голову. Я очнулся на госпитальной койке, в сумеречном состоянии (сумерки на улице?), очень хотелось спать, но в мозгу моем еще покалывали иголки, а в виски били, как в барабан: "Бух! Бух! Бух!" Зачем меня разбудили, что там бухает за окнами? Прислушавшись, я понял, что это грохот артиллерийских орудий. Неужели австрияки прорвались к Парижу?

И опять провал, и когда я пришел в себя (когда? через день? через неделю?), в голове была вата, уже ничего не покалывало и не стучало в висках. Ставни окна открыты, солнечный луч грел мне ноги, за окном чирикали воробьи.

Заглянул врач, ласково зажмурился:

- Поздравляю, Готар, кризис миновал. Теперь вы быстро поправитесь. Вот примите микстуру. И отдыхайте Хорошо, что вы много спите. У вас железное здоровье.

- Долго я провалялся?

- Скажем, так какой-то отрезок времени. Ерунда по сравнению с вечностью.

- А в этот отрезок времени, случайно, не началась война? Мне показалось, что я слышал артиллерийскую канонаду.

- Вы пропустили важное событие, - оживился врач. - Был подавлен роялистский заговор. Военный комендант Парижа генерал Бонапарт расстрелял мятежников из пушек у церкви Сан-Рош.

- В центре города стрелять из пушек? Невероятно!

- Крутая мера, - согласился врач. - Есть жертвы среди гражданского населения. Но у мятежников было численное превосходство. Баррас не ошибся, назначив комендантом Парижа энергичного человека.

"Ему помогли не ошибиться, - подумал я. - А генерал Бонапарт далеко пойдет".

* * *

В начале 96-го года генерал Бонапарт собрался действительно далеко: освобождать Италию от власти австрийской короны. Все офицеры нашей дивизии мечтали попасть в армию, формируемую Бонапартом На казарменном жаргоне это называлось "кони бьют копытами". Я бы тоже с великой радостью отправился в Итальянский поход. Чем бы он ни кончился, - пусть моей гибелью от пули или сабли, - все лучше, чем тот бред, в котором я жил. Да, Жозефина умерла в моем сердце. Я поставил точку. Две точки. Десять точек. Ну и что?.. Я беру увольнительную, иду к дому в Пасси. Открывается дверь. На пороге Жозефина! "Жером?" И она падает в мои объятия. Нет, не так. Жозефина молча поворачивается, поднимается на второй этаж, я следую за ней, мы сидим в гостиной, ее взгляд испепеляет меня: "Гадкий, жестокий мальчик!" Нет, не так. Я прогуливаюсь около казармы, замечаю, что меня сопровождает экипаж с Жан-Жаком на козлах (экипаж больше ни разу не появлялся)... Я пью кофе на площади Святой Екатерины - и вдруг за спиной знакомый голос: "Рыцарь, угостите даму бокалом вина". И вот так, в разных вариациях, это прокручивалось в моей голове. Наваждение не кончилось. Кончилась зима.

* * *

Полковник Лалонд смотрел на меня с нескрываемым любопытством, как будто узрел нечто ему неведомое, как будто я трижды повторил его знаменитый сабельный удар. На конверте, что он мне вручил, стояла печать: "Штаб генерала Н. Бонапарта".

В своей комнате я торопливо вскрыл конверт. Одновременно ощутил разочарование и учащенное сердцебиение. На узком листе бумаги строчка круглых букв:

"Жером, верните, пожалуйста, мои письма. Верю, вы человек чести".

Какая умная чертовка! Угадала, что конверт с печатью штаба армии Бонапарта меня обязательно заинтригует. Как она его раздобыла? Хотя при ее связях... Конечно, надо ей ответить.

Длинным посланием с намеком все возобновить? И опять превратиться в игрушку в ее руках? Нет, никогда! Сам факт, что письма не были прочитаны, ее обидит... Надо ли это тебе? Можно объяснить тогдашним твоим состоянием, дескать, естественная защитная реакция. Продолжать гнуть свою линию, то есть дать нейтральный вежливый ответ?

Мои размышления прервал визит капитана Отеро. По его глазам я понял, что слух о конверте из штаба Бонапарта разнесся по казарме. Ведь это могло быть предложением подать рапорт о переводе, и если предложили мне, то кто следующий? Видимо, в полку мне прочили блестящую карьеру, ибо после нескольких ничего не значащих фраз Отеро приступил к делу:

- Готар, из чувства товарищества, полковой корпоративности не могли бы вы походатайствовать, чтобы наша часть была зачислена в Итальянский поход?

Я криво усмехнулся. Небось Отеро пришел как глава делегации. Делегация затаилась в коридоре. Придется разочаровать коллег.

- Сожалею, я не знаком с генералом Бонапартом. Никогда не был ему представлен.

- Готар, шутки в сторону. Существуют другие каналы...

- ???

- Хорошо, ваше право держать в тайне то, что было известно всему Парижу. Но теперь это в прошлом. И одного слова виконтессы Богарне будет достаточно, чтобы повлиять на нашу общую судьбу.

Так получилось, что я не заимел друзей в полку. Возможно, моя вина, хотя я старался поддерживать добрые отношения со всеми офицерами, с Отеро - в первую очередь, ведь он в какой-то степени меня опекал. Однако тут я вспылил. Грубо, сапогами залезать в мою личную жизнь (которой уже не было!)? Значит, из чувства товарищества, полковой корпоративности (Смирна-а-а-а! Направо равня-я-йсь!) я должен просить Жозефину, чтоб она попросила Барраса (до или после ее упражнений под столом?) замолвить словечко перед Бонапартом о нашей кавалерии-сиротке?

- Что известно Парижу, мне неведомо. Давно не был в увольнении. А вам, Отеро, известно, что Баррас побаивается Бонапарта. Вы мне сами объясняли: Директория утвердила план итальянской кампании, ибо желает услать подальше строптивого, непредсказуемого генерала. Расстрел роялистов из пушек в центре Парижа произвел сильное впечатление не только па публику.

- При чем тут Баррас? - изумился Отеро.

С минуту мы глупо глядели друг на друга.

- Наверно, вы не в курсе, - пробормотал Отеро извиняющимся тоном. - В высших сферах об этом только и говорят.

- Не вхож в сферы, - отрезал я сухо.

- Готар, официальная церемония назначена через неделю. Генерал Наполеон Бонапарт женится на Жозефине Богарне.

* * *

Мой ответ уместился в две строчки:

"Мадам, клянусь жизнью, письма были сожжены невскрытыми. Об их содержании никто никогда не узнает".

* * *

Долгие годы я размышлял над этой историей. По прихоти судьбы мой путь пересекся с траекторией Кометы. Финал закономерен. Я не был достоин даже находиться с ней рядом. Да, Баррас сам познакомил Жозефину с Бонапартом, намеревался с ее помощью контролировать генерала. Да, кто-то заранее позаботился, чтоб убрать меня с дороги. Все так, но я-то вел себя как болван, по чужой подсказке, меня элементарно спровоцировали, я оказался послушной куклой в чьих-то руках. Я пускал сопли, лез на стенку, а проницательная Жозефина сразу догадалась: "Кто? Зачем? Кто нами играет?" Интуитивно она поняла то, что я понял гораздо позже.

И когда игра пошла по второму кругу, когда после вынужденного отречения Жозефина угасала в замке Мальмезон, я хотел, я должен был ее навестить.