Служу по России - Савва Васильевич Ямщиков

что мы утратили эту красоту, этот лад, – одно из самых страшных несчастий. Я не перестаю удивляться бессмысленности произведённых разрушений. Ладно, говорю я себе, не ведите в церкви службу – но не ломайте её, не сносите, используйте как-нибудь. А ведь разрушения производились не только в центре, а по всей России. Если мы хоть как-то эту память не восстановим – нам конец.

Я всю жизнь проработал в древнерусских городах: Новгороде, Пскове, Ярославле, Костроме, Вологде. Ещё два десятка лет назад, когда всё активно восстанавливалось и реставрировалось и когда не было видеотек и дискотек, общий дух был гораздо выше, чем теперь. И порядок был больший. Вот пример. Пятнадцать лет назад во Пскове появился убийца, каждый день узнавали о новой жертве. На третьи сутки в городе было объявлено чрезвычайное положение. По улицам ночью ходили бронетранспортёры и вооруженные патрули. Преступник был обезврежен. Сейчас для Пскова появление подобного нелюдя – лишь очередной случай из оперативной сводки. Процесс взаимосвязан: открылись видеотеки – появилась разнузданность, вседозволенность. Что в них крутят – вы и сами знаете. Я не против свободы – каждый волен смотреть всё, что угодно. Но пока не будет действенного влияния со стороны культуры и церкви, эта свобода до добра не доведёт.

Мы пришли к тому, что порнушка продаётся в переходах, метро, табачных киосках. Я много видел стран и знаю: чем менее цивилизована страна, тем больше в ней подобной дряни. В современной Греции цивилизованности меньше, чем, скажем, в Англии, – и в ней порнуха разнузданная. К сожалению, мы ориентируемся на плохие образцы. По английскому и американскому телевидению вы сотой доли той вседозволенности не увидите, как по нашему… А что звучит с эстрады? И это в стране, которая дала миру поэзию Пушкина, Лермонтова и Есенина, в стране, в которой ещё пятнадцать лет назад Рубцов писал!

Я – старообрядец. И моя дочь воспитана моей мамой в этих традициях. Мои самые светлые воспоминания связаны с Преображенской церковью: чудо пасхального утра, праздники, проведённые там… Я даже одно время пел в церковном хоре. Поэтому, когда я реставрирую иконы, я знаю, что это за работа и что за ней стоит. Да, люди сейчас готовы слушать проповеди даже в Олимпийском центре. Но такая вера и такой интерес поверхностны. Я знал глубоко верующих людей. Вот отец Зинон, например, начинал писать иконы в Даниловом монастыре. Он ушёл от этой столичной помпы сначала в Печорский монастырь, а теперь уезжает ещё дальше – на Валаам. Отец Иоанн Крестьянкин, которого я имел счастье знать, ушёл исповедником в Псковско-Печорский монастырь. Я радуюсь, когда слышу, что открываются воскресные школы. Нравственная проповедь должна быть тихой, а вера – негромкой. Верующий для меня – человек, который может пострадать, претерпеть, повести за собой людей, помочь им. Настоящие подвижники говорят: столько работы, что и молиться некогда.

Один из разделов, которым мне приходится заниматься в фонде, – это осуществление программы «Возвращение». Русское зарубежье – это огромный пласт нашей культурной жизни, который до сих пор остаётся малоизученным. Мы собираемся показать в Москве выставку старейшего русского художника, живущего сейчас в Америке, – Михаила Александровича Вербова. Ему сейчас 94 года. Он – любимый ученик Репина, уехавший из России в 20-е годы. Для нас он интересен тем, что написал портреты многих русских людей, оказавшихся в эмиграции. Михаил Александрович собирается приехать и подарить нам портреты Бунина, Шаляпина, Гречанинова, Керенского… Я также надеюсь на большую выставку коллекционера Георгия Васильевича Рябова, который собрал, будучи вовсе не богатым человеком, коллекцию русского искусства – от икон до наших дней. Я называю это собрание «маленькой Третьяковской галереей». В ней есть всё: Тропинин, Венецианов, Айвазовский, Репин, Суриков, Судейкин, Сапунов, Сомов… Все периоды русского искусства там представлены.

Приглашение бывших владельцев усадеб – это тоже часть нашей работы. Мой друг, замечательный реставратор Виктор Кулаков, много лет восстанавливал усадьбу Хмелита в Вяземском уезде. Поместье принадлежало сначала Грибоедовым, а потом Волковым-Муромцевым. Закончив свою работу, реставратор понял: чтобы она сохранилась, ему надо быть в Хмелите директором музея. Он сменил московскую прописку на местную и уехал туда с женой и четырьмя детьми. Ему удалось разыскать в Швеции и Англии двух братьев Волковых-Муромцевых. Владимир Владимирович, девяностолетний старик, принял его приглашение посетить Хмелиту. Такие контакты помогают нам что-то вернуть на круги своя.

К счастью огромному, иконопись сегодня возрождается. То, что я вижу, бывая в Псково-Печорском монастыре – иконописец отец Зинон сейчас в часовне деревянной, в Покровской церкви каменной пишет иконостасы, – это просто фантастика. Такая вера! Такое умение! Да я о Зиноне уж и не говорю. Замечательные появились мастера и среди молодых художников-иконописцев.

Если речь идёт об иконе как истинном символе божества и законченном произведении искусства – такую работу может делать лишь человек, очищенный от скверны и, безусловно, искренне верящий в Бога. Человек, освобождённый от других земных забот.

Наши старые мастера-реставраторы, прошедшие иконописную выучку, – они, как правило, были келейными мастерами. И это не прихоть, не каприз и не ремесленное обособление: нет, они ведь этим жили. Но сегодня, не имея таких возможностей и условий, мастера в большинстве своём выполняют заказы церквей на периферии, проводят там рабочее своё время. Словом, создают всё-таки свой микромир даже в условиях такого вот городского макрокосма.

Русский человек не мог жить без церкви… Псков. Храм Климента Папы Римского

У старообрядцев приняты свои иконы. А я ведь как раз из такой семьи. Отец у меня тамбовский, мать – брянская, род её имел глубокие старообрядческие корни. И церковь старообрядческую в Москве, что на Преображенке, мои предки закладывали. Я с детства был её частым прихожанином. А что до иконы – то у меня, конечно, есть своя икона. Её мне написал молодой человек, Алёша Вронский, сын моего друга, известного нашего кинооператора Сергея Вронского. В одном из ростовских сёл при съёмках фильма «Братья Карамазовы» Сергею была подарена чудная икона – мы её отреставрировали: оказалось, XV век. Они её любят в семье, хранят. И Алёша рос рядом с этой иконой. В своё время я ему посоветовал поехать учиться в Холуй, одно из иконописных сёл Владимирской губернии. Он поехал. Жил там три года у бабушки, снимал комнату. Так начиналось его «вживание в образ». Я Алёшу считаю сейчас одним из славных представителей современной школы иконописи. Он мне и написал маленькую икону Богоматери. Она теперь – моя домашняя молельная икона.

Возвращение в родную