Красный флаг. История коммунизма - Дэвид Пристланд

Вьетнамский кризис позволил студентам, этническим меньшинствам и рабочим громко заявить о своих радикальных взглядах и долго копившихся обидах. Однако если риторика марксизма-ленинизма приобретала все большее распространение и популярность, в действительности многочисленные выступления выражали протест против ортодоксального просоветского марксизма, модернизации и политического прагматизма. В 1968 году волнения студентов и рабочих на Западе и «Пражская весна» на Востоке бросили серьезный вызов всем ортодоксальным коммунистическим партиям, руководство которых боялось уступить свои позиции новым радикальным левым движениям. Некоторое время французская компартия осуждала вторжение СССР в Чехословакию, однако под давлением Советов вскоре признала политику «нормализации» Гусака. Руководство французской компартии также отказывалось признавать тот факт, что во Франции сложилась революционная ситуация. Вальдек Роше обвинил студентов в «типичном мелкобуржуазном радикальном поведении». Волнения внутри страны, а также «Пражская весна» привели к серьезному расколу в партии, хотя она получила 21,5% голосов на выборах 1969 года. Итальянская компартия, напротив, сохраняла критическое отношение к СССР (хотя никогда не шла на полный разрыв с КПСС) и таким образом сумела привлечь на свою сторону многих радикально настроенных студентов и рабочих, разделявших левые взгляды. Однако радикальное левое движение не было окончательно подавлено, десятилетие спустя коммунисты снова оказались вынуждены противостоять левым радикалам.

Волна студенческих и городских волнений и протестов в конце 1960-х годов прокатилась и по Латинской Америке под знаменем того же романтического марксизма. Крах партизанских революций в середине 1960-х годов заставил левых радикалов усомниться в успешности кубинской модели партизанского отряда (focu). Теперь партизанская война велась в городах. На смену книге Че Гевары «Партизанская война» пришел «Краткий учебник городской герильи» Карлуша Маригеллы (1969 год). Бразилец Маригелла, бывший лидер коммунистической партии, основатель (с 1967 года) террористической организации, писал: «обвинения в “жестокости” и “терроризме” больше не имеют того отрицательного значения, какое имели в прошлом… Сегодня быть “жестоким” или “террористом” означает обладать качествами, облагораживающими человека, так как это качества, достойные настоящего революционера, который с оружием в руках борется против позорной [бразильской] военной диктатуры и ее зверств».

Городской терроризм достиг самых серьезных масштабов в Уругвае и Аргентине, где левые боролись против репрессивных, консервативных военных режимов. Некоторые террористы были марксистами (например, члены аргентинской троцкистской Народной революционной армии), другие придерживались различных националистических и левых взглядов (например, аргентинская организация Монтонерос и уругвайские левые радикалы Тупамарос). Народная революционная армия и Монтонерос использовали в своих интересах воинственные настроения трудового народа, охватившие в этот период Аргентину, как и многие другие регионы Латинской Америки.

Политика левых все чаще облекалась в новые удивительные формы. В Перу военный режим, пришедший к власти в 1968 году, принял марксистскую теорию и риторику независимых стран «третьего мира», а также с готовностью поддержал Перуанскую коммунистическую партию. Другую удивительную группу марксистов составили римско-католические священники, среди которых был и колумбиец Камило Торрес, которого называли «Че в рясе». Торрес считал, что христианские принципы, особенно «возлюби ближнего твоего», «совпадают в теории и на практике с некоторыми методами и задачами марксизма-ленинизма». Торреса едва ли можно считать типичным священником: он решил присоединиться к группе колумбийских партизан, скрывавшихся в горах, однако был убит в 1966 году. Тем не менее католическая церковь оказалась так обеспокоена пристрастием к идеям Марксизма, что на встрече епископов в колумбийском городе Медельин в августе 1968 года было принято решение адаптировать христианство к актуальным социальным проблемам и бороться против «несправедливого неравенства между богатыми и бедными, простыми людьми и власть имущими». Разумеется, церковь не принимала марксизм, однако многие священники становились сторонниками «либерального богословия» и считали, что усвоение сочетания учений Карла Маркса и Иисуса Христа заменяло полный курс образования.

В тени таких соперников ортодоксальные просоветские коммунистические партии Латинской Америки казались весьма непривлекательными, учитывая также тот факт, что им с трудом удавалось адаптироваться к новым реалиям. Сконцентрировав все внимание на рабочем классе, они не заметили, как вырос новый «низший класс» — жители городских трущоб. Тем не менее они имели некоторый успех, например, в 1970 году вошли в состав Чилийского коалиционного правительства под руководством социалиста Сальвадора Альенде, который являлся сторонником Народного фронта Педро Серды, вдохновленного испанским Народным фронтом в 1930-е годы.

Кубинцы также потеряли сторонников на континенте, особенно после того, как экономические провалы и опасения по поводу избрания президентом США Никсона вынудили кубинцев снова обратиться за помощью к Москве. Кастро отказался осудить вторжение СССР в Чехословакию в 1968 году. Вскоре он уже не мог освободиться от давления СССР и отказался от амбициозного проекта экономической мобилизации, против которого выступили Советы[750]. «Добровольный труд» и массовая мобилизация, применяемая с середины 1960-х годов, вызвали сильнейшую усталость и цинизм населения, и в 1970 году Кастро был вынужден перейти к модернистской экономической системе в советском стиле, предусматривающей трудовую дисциплину и финансовые стимулы. В 1972 году по особой кубинской модели социализма был нанесен серьезный удар после того, как Куба стала членом Комекона (СЭВ). Однако этот удар вовсе не означал конец независимой внешней политики Кубы. Потеряв революционное влияние в Латинской Америке, кубинцы совместно с советскими союзниками нашли новых последователей в Африке.

В январе 1966 года лидер партизанского движения в Гвинее-Бисау Амилкар Кабрал дал оптимистическую оценку современному положению мировой революции, одновременно осудив прежнее отношение Хрущева к «третьему миру» как к «зоне мира»: «настоящая ситуация национальных освободительных движений (особенно во Вьетнаме, Конго и Зимбабве) так же, как ситуация с постоянным применением насилия… в определенных странах, получивших независимость так называемым мирным путем, показывает… что компромиссы с империализмом невозможны… что единственно правильным способом национального освобождения… является вооруженная борьба».

Харизматичный Кабрал произнес речь в Гаване на организованной Кастро Первой конференции народов Африки, Азии и Латинской Америки, получившей название «конференции трех континентов». Она задумывалась как громкий марксистский ответ конференции в Бандунге: прежний социалистический третий мир умер и заново родился в более военизированной форме. После многочисленных поражений середины 1960-х годов и массовых убийств коммунистов в Индонезии многие полагали, что для такой твердой уверенности нет причин. Однако Кастро согласился с Кабралом: американцы потерпели поражение во Вьетнаме, поэтому пришло время развернуть усиленную вооруженную борьбу по всему миру.