Колдун и кристалл - Стивен Кинг

«Стрелок, смотри… смотри туда».

Да, вон она, серовато-черная колонна, подпирающая горизонт:Темная Башня, та самая, где пересекаются все Лучи, средоточие Силы. Вподнимающихся по спирали окнах он видит синий электрический свет, слышит крикитех, кто заточен в ее стенах. Он чувствует и мощь этого места, и источаемое имзло. Он чувствует: с Башней что-то не так, перегородки между мирами теряютпрочность, потенциал, зла растет все быстрее и быстрее, словно раковая опухоль,выпивающая все соки из когда-то здорового тела. Итак, перед ним высится непросто башня из темно-серого камня, нет, он видит перед собой величайшую тайнумира, его последнюю и страшную загадку.

Это Башня, Темная Башня ввинчивается в небо, и Роланднесется к ней в розовом вихре, думая: Я войду в тебя, я и мои друзья, если будетна то воля ка, мы войдем и мы сокрушим зло, которое таится в тебе. Может, наэто уйдут годы, но я клянусь птичкой и рыбкой, медведем и зайкой, всеми, кого ялюблю…

А небо уже усеяно нависшими над землей облаками, которыенатянуло из Тандерклепа, вокруг все темнеет, а синий свете окнах башни сияет,как глаза безумцев, и Роланд слышит тысячи вопящих голосов.

«Ты убьешь все и всех, кого любишь, – речет голос Черепахи,и теперь это жестокий голос, жестокий и суровый, – и все равно ворота Башни нераскроются перед тобой».

Стрелок набирает полную грудь воздуха, собирает в кулак всесилы; когда он отвечает Черепахе, то говорит от лица всех колен его предков:«НЕТ! ОНИ НЕ УСТОЯТ ПЕРЕДО МНОЙ! КОГДА Я ПРИДУ ВО ПЛОТИ, НЕ УСТОЯТ! КЛЯНУСЬИМЕНЕМ МОЕГО ОТЦА, НЕ УСТОЯТ!»

«Тогда умри», -

говорит голос, и Роланда бросает на каменную стену Башни,чтобы расплющить в лепешку. Но прежде чем это происходит…

Катберт и Ален наблюдали за Роландом с нарастающей тревогой.Он поднес Радугу Мейрлина к лицу, зажав обеими руками, словно человек,поднявший чашу с вином перед тем, как произнести тост. Мешок упал на егозапыленные сапоги. Щеки и лоб купались в розовом сиянии, которое не внушалодоверия ни Алену, ни Катберту. Им казалось, что сияние это не только живое, нои голодное.

Они подумали в унисон: Я не вижу его глаз. Где его глаза?

– Роланд? – повторил Катберт. – Если мы собираемся добратьсядо Скалы Висельников, прежде чем они подготовятся к встрече, ты должен убратьэту штуковину в мешок.

Роланд не шевельнулся, не опустил хрустальный шар. Но что-топрошептал. Уже потом, когда Катберту и Алену представился случай обменятьсявпечатлениями, они сошлись на том, что услышали: удар грома [Роланд прошептал«thunderclap (тандерклеп)», что в переводе на русский означает «удар грома».].

– Роланд? – Ален шагнул к стрелку. Осторожно, словно хирург,вонзающий скальпель в тело пациента, просунул правую руку между хрустальнымшаром и лицом Роланда. Реакции не последовало. Ален убрал руку, повернулся к Катберту.– Можешь ты «коснуться» его? – спросил Берт. Ален покачал головой.

– Нет. Его разум словно унесся далеко-далеко.

– Мы должны его разбудить. – Голос Катберта дрожал отволнения.

– Ванней говорил нам, что если слишком быстро выводитьчеловека из глубокого транса, он может сойти с ума, – ответил Катберт. –Помнишь? Не знаю, решусь ли я…

Роланд шевельнулся. Розовые озера, появившиеся на месте егоглаз, начали расти, губы решительно сжались, как бывало с ним в мгновениявысшего напряжения.

– Нет! Они не устоят! – От голоса Роланда по коже Алена иКатберта побежали мурашки. То был не его голос, во всяком случае, принадлежалон не юноше, но мужу.

– Нет, – гораздо позже сказал Ален, когда Роланд спал, а онис Катбертом сидели у костра. – То был голос короля.

Сейчас же, однако, оба молча смотрели на своего друга,парализованные страхом.

– Когда я приду во плоти, они не устоят! Клянусь именеммоего отца, НЕ УСТОЯТ!

А потом неестественно розовое лицо Роланда перекосило, какперекашивает лицо человека, которому открылось что-то невероятно страшное. Ивопрос о том, что они могут погубить Роланда, спасая его, отпал сам собой; обапоняли, что магический кристалл убьет Роланда у них на глазах, если они невмешаются.

Во дворе ранчо «Полоса К» Роланда ударил Катберт. На этотраз инициативу взял на себя Ален, врезал правым кулаком Роланду в лоб. Егоотбросило назад, хрустальный шар выпал из слабеющих пальцев, отсвет ужасногорозового сияния покинул его лицо. Катберт поймал Роланда, Ален – шар. Розовыйсвет притягивал взгляд, пытался проникнуть в мозг, но Ален решительно затолкалмагический кристалл в мешок, более не взглянув на него, затянул веревку… но впоследний момент успел заметить, что розовый свет погас: шар признал своепоражение, во всяком случае, в этой стычке.

Ален повернулся, поморщился, увидев синяк, расползающийся полбу Роланда.

– Он?..

– Отключился, – ответил Катберт на невысказанный вопрос.

– Лучше бы ему побыстрее прийти в себя.

Катберт мрачно взглянул на Алена, от его обычной веселостине осталось и следа.

– Да, в этом ты абсолютно прав.

Шими стоял у нижней ступени лестницы, которая вела вхозяйственные помещения, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что сэй Торинвернется с дворцовой кухни или позовет его туда. Он не знал, как долго онапробыла на кухне, но ему казалось – целую вечность. Он хотел, чтобы онавернулась, а еще больше, чтобы привела с собой сэй Сюзан. Шими ужасно ненравилось и это место, и этот день. Дурное предчувствие наползало, как черныйдым, поднявшийся к небу на западе. Что там случилось, связано ли это с громовымраскатом, который он слышал раньше, Шими не знал, но ему хотелось выбраться изДома-на-Набережной до того, как солнце исчезнет в дыму у западного горизонта ив небе воцарится настоящая Демоническая Луна.

Одна из дверей, соединяющих коридор с кухней, распахнулась.Олив поспешила к нему. Одна.

– Она в кладовой, это точно. – Олив провела рукой поседеющим волосам. – Большего я от этих двух идиотов не добилась. Я поняла, чтои не добьюсь, как только они заговорили на своем птичьем языке.

Специального слова для диалекта простолюдинов Меджиса небыло, поэтому аристократия называла его по-всякому, в том числе и птичьимязыком. Олив знала обоих ковбоев, что охраняли кладовую, не лично, конечно, новстречала их и во дворце, и вне его. Опять же у нее не было ни малейшегосомнения в том, что эти парни владеют не только птичьим, но и нормальнымязыком. А заговорили на птичьем только для того, чтобы прикинуться, будто непонимают ее, и избежать необходимости отвечать на вопросы. Олив им подыграла ине стала выводить их на чистую воду, хотя местным диалектом владела и могла бывысказать ковбоям все, что о них думает. Она уже поняла, что ковбои получилистрогий приказ держать язык за зубами.