Сталин - Дмитрий Волкогонов

«Дорогой маршал Ворошилов!

Я с сожалением должен поставить Вас в известность, что английская и французская делегации до сего времени еще не получили ответа в отношении политического вопроса, который Вы просили направить нашим правительствам.

Ввиду того, что я должен буду председательствовать на следующем заседании – я предлагаю собраться в 10 часов утра 23 августа или раньше, если к этому времени будет получен ответ.

Искренне Ваш Дракс,

адмирал, Глава Британской делегации».

– Хватит игры, – раздраженно бросил Сталин. В тот момент он едва ли предполагал, что встреча делегаций 23 августа все-таки состоится. Но совсем в другом составе.

В 1938 году Сталин переехал на новую квартиру, тоже в Кремле, размещавшуюся в здании бывшего Сената. В великолепном дворце, построенном знаменитым М.Ф. Казаковым в 1776–1787 годах, Сталин занял несколько комнат. Рядом были помещения для охраны, гостей, приемов. Этажом выше – кабинет Сталина и другие официальные апартаменты. С 1918 по 1922 год здесь жил и работал В.И. Ленин. Сталин и сам не мог объяснить, зачем он переехал из двухэтажного здания с подслеповатыми окнами, в котором когда-то жили слуги, в это роскошное помещение. Ведь он почти никогда не оставался на ночь в Кремле – всегда уезжал на дачу в Кунцево. Подъезжая как-то утром к зданию бывшего Сената, посмотрел на купол и вспомнил, что на нем была великолепная статуя Георгия Победоносца – древний символ Москвы. Но Наполеон в 1812 году приказал снять Георгия и увезти во Францию. Опять эта Франция… Похоже, что она равняется на англичан. Как ему говорил Пьер Лаваль еще в середине мая 1935 года: «Только искреннее сотрудничество сделает франко-советский договор действенным». Вот тебе и «искреннее сотрудничество»! Поднимаясь по крутым лестницам к себе, Сталин продолжал думать: что еще можно предпринять в условиях фактического бойкота англичан и французов, чтобы не опалить Отечество пламенем войны? Действительно – что? Есть один вариант, но нужно будет идти, вопреки линии Коминтерна, на крайне непопулярное соглашение.

Ежедневно в эти дни в просторном кабинете Сталина шли совещания, на которых присутствовали некоторые члены Политбюро, дипломаты, военные. К концу лета 1939 года советским руководителям становилось все более ясно: перед лицом фашистской Германии на Западе и милитаристской Японии на Востоке СССР рассчитывать не на кого. Вывод Сталина, сделанный на XVIII съезде партии, как будто подтверждался: антикоммунизм и нежелание Англии и Франции проводить политику коллективной безопасности открыли шлюзы для агрессии членам «антикоминтерновского пакта». Классовый эгоцентризм, неприязнь к социализму, корыстные расчеты, считали в Кремле, не позволили Лондону и Парижу трезво осмыслить контуры реальной опасности. Наиболее недальновидные политики прямо говорили: пусть Гитлер совершит антикоммунистический «крестовый поход» на Восток. Для них он представлял меньшую опасность, чем СССР. Все это предопределило безрадостную для Сталина внешнеполитическую ситуацию летом 1939 года.

У СССР оказался весьма ограниченный выбор. Но его нужно было делать. На него нужно было решиться. Сталин это понял раньше других, хотя и предвидел, что реакция на этот шаг во многих странах будет крайне отрицательной. Будучи прагматиком, он отбросил в этот момент идеологические принципы в сторону. Единодержец более чем за полтора десятилетия уже привык принимать решения, которые оказывали влияние на судьбы миллионов людей. Он, при своей исключительной осторожности, не боялся ответственности, уверовав в свою непогрешимость, хотя и прибегал к испытанному методу: сваливать вину за неудачи на других. Сталин привык, что последнее слово в решениях партийного и государственного руководства всегда остается за ним. В то же время, сделав выбор, он не всегда заботился о его пропагандистском обеспечении, полагаясь в этом случае на свой аппарат, в частности на энергичного Жданова.

Итак, когда Сталин убедился, что англо-франко-советские переговоры не дают быстрых результатов (а он и не очень верил, что они приведут к положительному решению), «вождь» вернулся к «германскому варианту», который настойчиво предлагал Берлин. По его мнению, другого выбора уже не было. В противном случае СССР, как он считал, может столкнуться с широким антисоветским фронтом, что чревато наихудшим. Сталину, попавшему в политический цейтнот, некогда было думать, что скажут об этом шаге потомки, что скажет история. На пороге стояла война. Нужно было любой ценой отодвинуть ее начало. Поэтому его мысль все чаще возвращалась к Берлину.

Обсудив на Политбюро шаги по активизации контактов с Берлином и определив инструкции советскому полпреду, Сталин поручил Двинскому, заместителю Поскребышева, подобрать всю имеющуюся литературу о Гитлере, фашизме и его социальных истоках. Ему хотелось глубже понять феномен национал-социализма, о котором еще на XVII съезде он сказал, что «при самом тщательном рассмотрении невозможно обнаружить в нем даже атома социализма». Сталин помнил, что Бухарин, выступавший на том, последнем своем съезде, половину речи посвятил анализу характера угрозы для СССР со стороны Германии и Японии. Ему запомнилось образное резюме Бухарина, которое тогда показалось просто пропагандистским, крикливым: свою наглую, разбойничью политику «Гитлер формулирует так, что он желает оттеснить нас в Сибирь, и которую японские империалисты формулируют так, что хотят оттеснить нас из Сибири, так что, вероятно, где-то на одной из домен Магнитки нужно поместить все 160-миллионное население нашего Союза». Сегодня Сталин, хотя он не привык даже мысленно признаваться в своих ошибках, едва ли счел бы это заявление Бухарина нелепым. За семь лет до будущей страшной схватки с фашизмом, а затем и японским милитаризмом Бухарин в основном верно начертил контуры грядущей угрозы.

Вечером Сталин засел за приготовленные ему Двинским материалы. Долго листал перевод гитлеровской книжонки «Майн кампф». Подчеркнул карандашом следующие фрагменты: «Мы заканчиваем вечное движение германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке. Мы кончаем колониальную торговую политику и переходим к политике завоевания новых земель. И когда мы сегодня говорим о новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей окраинах. Сама судьба как бы указала этот путь… Организация русского государства не была результатом государственной способности славянства в России, а только блестящим примером государственно-творческой деятельности германского элемента среди нижестоящей расы… Будущей целью нашей внешней политики должна быть не западная и не восточная ориентация, а восточная политика в смысле приобретения необходимой для нашего германского народа территории». Читая эти строки, каждая из которых свидетельствует о преступных планах, Сталин еще больше убеждался в том, что авантюрист с челкой на лбу не остановится ни перед чем. Вопрос один: когда?

Остановившись на книжке Конрада Гейдена «История германского фашизма», Сталин отчеркнул слова, сказанные Гитлером еще в 1922 году: «В правом лагере евреи стараются так резко выразить все имеющиеся недостатки, чтобы как можно больше раздразнить человека из народа; они культивируют жажду денег, цинизм, жестокосердие, отвратительный снобизм. Все больше евреев пробиралось в лучшие семьи, в результате ведущий слой нации стал, по существу, чужд своему собственному народу.