Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Начали появляться воробьята. Один, другой, появился и третий.

— Вот и полно наше гнездышко, — обрадовался отец.

А мать добавила:

— Это нам божье благословение.

Но не так посмотрели на дело маленькие воробьята. Двое старших решили, что третий — лишний. Из-за него им тесно и голодно. В воробьином гнезде начались ссоры, драки. Как только родители из гнезда — старшие гнать меньшого. И чем больше подрастали они, тем сильней доставалось ему. Сколько раз, возвращаясь домой, родители находили его исклеванным в кровь и на самом пороге гнезда. Еще секунда, и воробей полетел бы вниз тормашками.

Маленький воробей решил, что при первой возможности уйдет из родного дома, и постепенно готовился к этому. Выдалась у родителей свободная минутка, он к ним. И нет конца расспросам:

— Как зовут нашу улицу? Полевая? Ладно. А рядошную? Вокзальная… А дальше? Там больше нет улиц?.. А что же там есть? Железная дорога… Что это такое? Вокзал… Рельсы… Паровозы… Вагоны… Депо… Я не понимаю. Расскажите мне про них. Не можете, вы не бывали там?.. Почему? Страшно… А чего страшно? Шум, гам и слишком много народу… А как называется все вместе: улицы и железная дорога? Станция Сасово, Рязанской области. А что дальше Сасово? Этого вы не знаете?..

И вот наступил желанный день — у маленького воробья достаточно окрепли ноги и крылья. Воробей тайком от родителей шмыгнул из гнезда на землю. Прыг-скок, прыг-скок! Вот кончилась Полевая улица. Воробей свернул на Вокзальную. Прыг-скок, прыг-скок — и очутился на станции. Он прижался к решетчатому серому заборчику и стал наблюдать.

По одну сторону забора была широкая площадь. На ней с краю стоял большой каменный дом. В нем было столько дверей, что у воробья не хватило ума, чтобы сосчитать их. И все они ни минуты не стояли спокойно, в них то входили, то выходили люди. И вся площадь перед домом была полна люду. Одни куда-то торопились с мешками и ящиками, другие сидели на зеленых скамеечках, на бурой земле и лениво жевали хлеб, огурцы, репу и еще какую-то снедь, которой воробей не знал имени.

По другую сторону заборчика тянулись, как тропинки, прямые железные полосы. Они начинались где-то далеко в полях и кончались тоже далеко в других полях.

Воробей постепенно привык к шуму на площади, осмелел и решил поискать тут еды. Прыг-скок к подводе, у которой стояла распряженная лошадь и ела овес. На долю воробья выпало десятка два тугих душистых зернышек. Но этого даже и маленькому воробью оказалось мало. Прыг-скок на лужайку, где только что лежал человек и закусывал. В траве остались крошки белого хлеба и другие белые крошки, только гораздо вкусней хлебных. Воробей не знал, что это сыр.

Наклевался воробей досыта, вернулся опять к заборчику и начал охорашиваться. В это время за заборчиком возник страшный шум. Визжало железо, кто-то громко вздыхал и пронзительно гудел. Воробей хотел было шмыгнуть прочь, но крылья от страха отказались служить. Шум становился громче, потом воробей почувствовал, что его защитник-заборчик начал дрожать, а потом задрожала и сама земля. И вот на железные полосы выкатился большой черный дом. Он-то и гудел, и вздыхал, и лязгал. Кроме того, выбрасывал целый вихрь едкого дыма.

За первым домом тянулась целая улица других домов, и все они скрипели колесами, лязгали чем-то железным. Воробей решил, что это какой-то невиданный зверь. Он ждал, что зверь схватит и заборчик и площадь со всеми людьми, схватит и воробья и куда-нибудь умчит. Но тут зверь остановился и умолк. Воробей, придя в себя, увидел, что в «звере» сидят люди и что им неплохо. Постояв немного и никого не тронув, зверь умчался дальше.

Воробей облегченно вздохнул и полетел домой, на Полевую. А утром снова на станцию. Крошки белого хлеба и сыра запали глубоко ему в память.

Скоро воробей сделался на станции завсегдатаем. Он так освоился со станционными порядками и осмелел, что беспечно разгуливал не только по всей площади, но и по путям железной дороги. И даже поездам не торопясь уступал место.

Стояла осень. Колхозы сдавали государству урожай. На станции день и ночь шла погрузка зерна. И еды у воробья было столько, что хватило бы на всех жильцов Полевой улицы. Воробей раздался, окреп, перерос своих старших братьев. Теперь, когда доходило до драки, уже он трепал их. Трепал и поодиночке и обоих сразу.

Пришла зима. Снег завалил поля, огороды, конопляники. Воробьи на Полевой улице исхудали, захирели. А в январские морозы многие начали замерзать. Прыг-скок — и споткнулся.

Наш путешественник по-прежнему каждый день навещал станцию. Он был сыт, но холод донимал и его. У воробья деревенели ноги и крылья. Были дни, когда он не мог летать, только прыгал. Но вот пришел день, когда воробью отказались служить и ноги. Воробей прижался к каменной стене депо и замер. Рядом с депо тянулась тропинка. По ней то и дело в депо и обратно шли люди. Чтобы не попасть им под ноги, воробей плотней прижимался к стене. От этого было еще холодней. Мороз пронизывал насквозь все воробьиное тельце. И воробей уже уронил голову, чтобы умереть, но тут над ним кто-то остановился и сказал:

— Чего к стенке-то жмешься, замерзнешь. Летай больше, летай!

Воробей с трудом приподнял голову. Над ним стоял невысокий худенький подросток, одетый в черную шинель со светлыми пуговицами. Ему тоже было холодно, он втянул голову в плечи, перебирал ногами и похватывал руками себя за уши.

Подросток потрогал воробья носком валенка и продолжал:

— Ну, лети, лети! И больше в такой мороз не показывай носа из гнезда.

А воробей даже не мог шевельнуться.

— Да ты что, замерз? — И подросток схватил воробья.

Тот вздрогнул от неожиданности.

— Живой, живой! — радостно сказал подросток, сунул воробья за пазуху и быстро пошел дальше.

Воробей сидел тихо, он так намерзся, что ему было все равно: жить или умереть. И в полном безразличии