Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Вера Камша

Ответить Добряк не успел, Бешеный сиганул на дорогу, на прощанье лихо саданув дверцей, и тут же простучали копыта. Вздрогнуло, затрещало, и возок вновь покатил мимо разлапистых черных деревьев. Слегка отдышавшийся шкипер воззвал к «цыпочкам». Можжевеловая слегка прояснила голову, и до Юхана наконец дошло, с чего Ворон раздает дигадские пропуска.

То, что Фельсенбурга Алва не просто так высвистал, Добряк и прежде не сомневался, потому к господину Руперту с советами и не полез, хотя, казалось бы, чего проще: сговориться с фрошерами, чтобы те уперлись, мол, наш пленник, не отдадим, самим нужен. Только, господа селедки, у Ворона свой расчет. На то, что бывший адъютант ради своего адмирала в очередной раз Дриксен на уши поставит. От самого Ледяного сейчас толку, что от ракушки, но Фельсенбург побережье под себя подгребет, никто и не пикнет. Эйнрехтской сволочи, хочешь не хочешь, придется отвечать, а тут в спину боднет Бруно, и как бы не с фрошерами на пару, своих-то сил у старого быка не так чтоб очень.

Ну а что при таком раскладе светит честному шкиперу? Походы ему светят. Народ в том же Ротфогеле тертый, на фрошерском линеале к ним лучше не соваться, а на «Утенке» – запросто, но сперва хорошо бы принюхаться. Вот вам и дельце с прибылью, а Дигада подождет.

На Дигаду Юхану хотелось, и даже очень, не хотелось бросать господина Руперта; кроме того, шкипер нюхом чуял, что ничего прибыльней ему еще не подворачивалось. Оставалось решить, стоит ли оно головы, которой запросто можно будет недосчитаться.

3

Граф Креденьи несколько раз моргнул красноватыми глазами и пододвинул к себе серую тетрадь в сафьяновом переплете, в которую были вложены несколько бумажных листов.

– Прошу передать герцогу мои извинения за задержку. Было много срочной работы, к тому же некоторые моменты вызвали у меня дополнительные сомнения, впоследствии подтвердившиеся. Мое мнение изложено здесь, – измазанная чернилами рука любовно тронула торчащий из тетради лист. – Если вкратце, то из отмеченных виконтессой Эммануилсберг одиннадцати позиций я в той или иной степени согласен с семью. В трех случаях недобросовестность предложений очевидна, в четырех – весьма и весьма вероятна. Лично мне ясно, что виконтесса не обманывала, говоря о полученных от деда уроках, по крайней мере признаки простейших махинаций при поставках она видит неплохо. Смею полагать, что угадал, на каких примерах старый Леопольд обучал внучку, – позапрошлым летом он довел до нищеты и тюрьмы компанию излишне наглых столичных торговцев тканями, вздумавших обмануть казну тысяч где-то на двести.

Однако, помимо обычного завышения цен и подмены товаров, налицо несколько более интересных моментов, из которых девицей Манрик был отмечен только один, остальные три обнаружены уже мной. Вы располагаете некоторым временем?

– Разумеется, – заверил тессория Давенпорт. – Для того я и пришел.

– Шадди или тизана не желаете?

– Нет, благодарю.

– Жаль, – Креденьи дернул звонок. – А я выпью. Бессонная ночь, знаете ли… Отмеченные несообразности довольно просты, и я не стану на них останавливаться. Больше всего вопросов вызвали предложения о поставках обивочной ткани. Вы знакомы с предметом?

– Нет, – вопрос был логичным и отнюдь не обидным, но пожилой чинуша с лошадиной физиономией вдруг взял и напомнил красотку Селину. – Монсеньор дал мне поручение лишь сегодня. Он не… не намерен вдаваться в подробности.

– Понимаю, – кивнул тессорий и замолчал, позволяя молодцу в нарукавниках поставить поднос, на котором кроме пузатого тизанника, сахарницы и плетенки с печеньем была пара золоченых чашек с алыми розочками. – Герцог слишком занят для таких мелочей. Что ж, не буду утомлять вас цифрами, благо они есть в отчете, обойдемся общими выводами. Да, вторая чашка – это всего лишь повторное приглашение. Порой желание возникает во время наблюдения за чужой трапезой, а кипрейный тизан с медом, который я в последнее время предпочитаю остальным, придает сил и бодрит. О других полезных свойствах сего напитка вам пока думать рано, но есть и они.

Отказ выглядел бы невежливым, и Давенпорт налил себе пахнущего летом отвара. Кипрей – это Марагона и ополченцы-кипрейщики с их малиновыми поясами, это странные праздники, вечная война и последний выстрел генерала Вейзеля. И Мелхен.

– …вашей будущей супруги, – улыбнулся Креденьи, беря блестящее от сахара печенье. – Женщинам приписывают любовь к сластям, но это не всегда верно. Есть дамы, предпочитающие горечь и соль, но вернемся к праздничной смете. Уловки с целью получения за счет казны прибыли сверх разумного предосудительны, но естественны, поэтому меня насторожило то, что четверо поставщиков проявили даже не скромность, а бескорыстие. Подобное выглядит крайне странно, и я решил разобраться. Первый ответ получен вчера, и он укрепил меня в возникшем подозрении. Вы следите за моей мыслью?

– Да.

Креденьи был в восторге от собственной проницательности, что не мешало ему изъясняться хоть и многословно, но понятно.

Умысел владельцев ткацких мануфактур был очевиден и при этом недоказуем. Предложить небольшие партии отличного товара по сильно заниженным ценам, получить статус придворных поставщиков и уже в таковом качестве обойти обязательные для не столь привилегированных конкурентов торги. После чего и развернуться во всю ширь, пользуясь заранее достигнутыми договоренностями с некоторыми не самыми щепетильными интендантами.

– Мерзость, – не выдержал Чарльз и нарвался на непонимающий взгляд. Для Креденьи жульничество было естественным, это герцогиня видела в людях лишь хорошее и верила в любовь подданных; с ней в общем-то нехитрый трюк имел все шансы сработать.

Креденьи молча пил свой тизан, и Давенпорт как мог объяснил свою вспышку:

– Не люблю притворства, особенно из корысти.

– Тогда, – показал лошадиные зубы тессорий, – вам нужно быть особенно вдумчивым при выборе невесты. При этом, смею вам заметить, корысть, если она не является тайной, очень хорошая узда.

– Вероятно, – промямлил Чарльз и откланялся. Герцогу доложить было просто, но Большой Руди, чему-то усмехнувшись, отправил капитана к супруге, похоже, не хотел огорчать ее лично. То, что адъютанту будет муторно говорить о нечестности каких-то торговцев, Ноймаринену в голову не пришло, да и не могло прийти. Можно было попробовать отвертеться, но Чарльз взял проклятую тетрадку и вышел.

От нового кабинета герцога до апартаментов герцогини было неблизко, Давенпорт поднимался по лестницам, шел коридорами, сворачивал в ведомые лишь избранным проходы и пытался придумать, с чего начать, но в голову не приходило ничего вразумительного. Поставщики никого не убили и даже не ограбили, просто попытались залезть в королевский карман, и то неудачно. Так поступали и так будут поступать, даже у отца был вороватый управляющий, которого схватили за руку лишь на пятый год. Дело было не в деньгах, а в лицемерии: притвориться бескорыстными и верными, втереться в доверие и присосаться. Конечно, герцогиня переживет, но настроение доклад ей испортит. Сказать, что торговцы они и есть торговцы? А кто тогда все эти Тристрамы и Хони-Агарики?