Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

– Срать на твою месть!

Она нашарила за спиной табурет и швырнула в него. Трясучка щитом отбросил его в сторону, через перила, но Монца вслед за этим атаковала. Он изловчился и подставил рукоять топора. Клинок скользнул по ней и зацепился о шляпку гвоздя. Острие закачалось в опасной близости от его целого глаза, когда Монца, чуть не уткнувшись в Трясучку, застыла на месте.

Она плюнула ему в лицо, заставив вздрогнуть, вывернула локоть и с силой ударила его в подбородок. Отвела меч для удара, но он успел рубануть первым. Она нырнула, топор треснул по перилам, отколов изрядный кусок. Трясучка подался в сторону, догадываясь, куда пойдет меч. Сталь вспорола рубаху и оставила жгучий порез на животе. Монца, потеряв равновесие, качнулась к нему. Трясучка с рычанием взмахнул щитом, вложив в удар всю свою ярость и силу. Щит угодил ей в лицо, она отлетела спиной к трубам, отозвавшимся глухим лязгом, и сползла по ним на пол. Меч выпал из руки.

Трясучка замер, уставившись на нее. Он слышал, как стучит кровь в ушах, чувствовал, как щекочут изуродованное лицо струйки пота. На горле Монцы дергалась жилка. На таком хрупком горле… Он мог бы шагнуть вперед и снести ей голову с той же легкостью, с какой раскалывают полено. Крепче стиснул рукоять топора при этой мысли. Монца застонала, сплюнула кровь, потрясла головой. Перекатилась на живот, начала подниматься на четвереньки. Перевела остекленевшие глаза на меч, потянулась к нему.

– Нет, нет. – Трясучка отпихнул его ногой в угол.

Она сморгнула, развернулась и медленно поползла за клинком, тяжело дыша, капая кровью из разбитого носа на пол. Трясучка двинулся следом и заговорил. Зачем – неизвестно. Девять Смертей сказал ему однажды: «Хочешь убить – убей, не болтай об этом». Совет был хорош, и он всегда старался ему следовать. Мог бы раздавить ее, как жука, но… Трясучка и сам не знал, для чего говорит. Чтобы продлить миг или оттянуть его. И все равно говорил.

– Только не притворяйся, будто это ты обиженная сторона! Ты половину Стирии убила, лишь бы добиться своего! Убийца, интриганка, вероломная лгунья, гадюка ядовитая, шлюха, которая трахалась со своим братом. Скажешь – нет?.. Я правильно поступаю. Все дело в позиции, сама знаешь. Я не чудовище. И пускай у меня не самые благородные причины. Они у каждого свои. Мир станет лучше без тебя! – Голос сорвался на хрип, что было обидно, поскольку говорил Трясучка чистую правду. – Я правильно поступаю! – Он говорил правду. И хотелось, чтобы она признала это. Должна была признать. – Без тебя станет лучше!

Трясучка, оскалившись, нагнулся к ней, услышал сзади быстрые тяжелые шаги, повернул голову…

На него тараном налетел Балагур и сбил с ног. Трясучка зарычал, вцепился в бывшего арестанта рукою со щитом, но все, что ему удалось – это увлечь его за собой. Оба рухнули на перила, проломили их и кувыркнулись с балкона вниз.

* * *

В дверной щели показался Никомо Коска, сорвал с себя шляпу и метнул ее эффектным жестом на крючок. Не попал, судя по тому, что она шлепнулась на пол неподалеку от двери в уборную, где затаился в темноте и вони Морвир. На губах отравителя заиграла победная усмешка. Старый наемник держал в руке металлическую флягу. Ту самую, которую Морвир бросил ему в качестве оскорбления в Сипани. Гнусный пьяница все-таки подобрал ее потом в надежде, конечно же, вылизать последние капли грога. Ну, и чего стоило его обещание больше не пить? Нет… так сильно человек измениться не способен. Морвир, разумеется, и не ждал ничего другого от первого в мире хвастуна, и все же низость падения Коски удивляла даже его.

До слуха донесся скрип буфетных дверец и голос командира наемников, которого Морвир сейчас не видел:

– Погоди, наполню только.

Звякнул металл.

Спутник Коски, похожий на хорька, скривился.

– И как ты пьешь эту мочу?

– Надо же мне что-то пить. А это мне присоветовал мой старый друг, ныне, увы, покойный.

– Разве у тебя еще остались не покойные старые друзья?

– Только ты, Виктус. Только ты.

Зазвенело стекло, и через узкое пространство, доступное зрению Морвира, прошагал Коска, держа в одной руке флягу, в другой бокал и бутылку примечательного фиолетового цвета, отравленную им несколько мгновений назад. Похоже было, все вновь складывается забавно. Коска убьет себя собственными руками, что мог неоднократно сделать и раньше. Но на сей раз – наверняка.

Морвир услышал характерный шелест тасуемой карточной колоды.

– По пятерке ставим? – Голос Коски. – Или на честное слово сыграем?

Оба расхохотались.

– Давай по десятке.

– Давай. – Снова шелест. – Посидим, как культурные люди. Что может быть лучше картишек, пока другие сражаются? Совсем как в старые добрые времена.

– Не считая того, что нет Эндиша. И Сезарии, и Сазина…

– Да, – вздохнул Коска. – Ну, ты будешь сдавать или я?

* * *

Балагур с рычанием высвободился из обломков. Увидел по другую сторону груды расколотого дерева и погнутой меди, крошева слоновой кости и мешанины порванных струн – всего, что осталось от клавесина герцога Орсо, – Трясучку. Северянин стоял на коленях. Со щитом в одной руке и топором в другой. Лицо вымазано кровью, текущей из пореза над стальным глазом.

– Ты, чертов счетовод! Я не с тобою разбирался! Но теперь – с тобой!

Оба, не сводя друг с друга глаз, медленно поднялись на ноги. Балагур выхватил из-под куртки тесак, из ножен нож. Потертые рукояти привычно легли в ладони. Можно было забыть о хаосе за стенами дворца, безумии внутри этих стен. Один на один – как заведено в Схроне. Один и один. Проще арифметики не бывает.

– Честный бой, значит, – сказал Балагур. И улыбнулся.

– Честный, значит, – прошипел Трясучка, стиснув зубы.

К ним шагнул один из наемников, громивших зал.

– Какого черта…

Трясучка одним прыжком перемахнул кучу обломков. Топор описал в воздухе дугу. Балагур нырнул вправо, уклоняясь, и волосы всколыхнуло ветерком от пролетевшего рядом лезвия. Тесак его с лязгом проехался по щиту Трясучки, вошел в плечо. Не слишком глубоко, правда. Так, порез. Трясучка быстро развернулся, опуская топор. Балагур вновь ушел от удара и услышал, как затрещали под лезвием обломки клавесина. Взмахнул ножом, но северянин успел подставить щит и, развернув его, выбил из руки клинок, который заскользил по гладкому полу прочь. Балагур рубанул тесаком, но северянин почти прижался к нему, подставив плечо под локоть, и лезвие, миновав изуродованную половину лица, оставило кровавую зарубку под ухом.

Балагур сделал полшага назад, уводя тесак в боковой замах и не давая Трясучке возможности орудовать топором. Вместо этого тот прикрылся щитом и ринулся вперед. Принял удар тесака на щит и вскинул на нем самого Балагура. Тот попытался достать его кулаком, но щит был слишком велик, не дотянуться, а Трясучка слишком тяжел, и под его напором Балагура внесло в какую-то дверь. По плечу ударил косяк, ноги, наконец, коснулись пола. Но в следующий миг пол куда-то исчез, и Балагур начал падать. Покатился кубарем, колотясь головой о камень, рыча и хрипя, в кружении тьмы и света. По лестнице. По ступенькам, которые не сумел сосчитать.