Спойте обо мне - Никита Грудинин

Идя дальше, на самых разных улицах я встречал совершенно одинаковых людей, злых и одиноких, которые так и норовят отвернуться от тебя при первом столкновении взглядов. Я тоже неприветливый, но яро не отбиваюсь от людей, а у нас даже в очередях стоят так, словно удерживают аванпост.

Я подумал, что может быть она в месте, где почти нет людей. И ринулся на кладбище. Оно у нас одно, но большое что конца и края не видно.

Кладбище у нас открытое, ничем не перекрыто, например забором. Достаточно выйти из города, пройти пшеничное поле и перед глазами сразу высветится серая земля с торчащими из нее стелами. Даже облака в этом месте сгущались, не давали лучам солнца освещать могилы людей.

К слову о Готье, в тот день я его и видел. Он сидел возле большого черного монолита, на котором был изображен портрет его бабушки. Добрая такая, улыбалась настолько искренне, что хоть слезу пускай от такой потери. Готье сидел за маленьким столиком и курил, попутно отмахивая дым рукой, подальше от монолита. Он заметил меня и позвал к себе.

Вблизи я заметил краску на монолите, в разных местах. Готье заметил мой интерес и сказал:

– Индивидуумы какие-то ее могилу разукрасили: то усы, то злые надписи – невозможно вытерпеть. – Говорил он, нервно стуча ногой под столиком.

Он был парнем стойким: эмоциональным, но сдержанным в этом плане. Найдя этих художников, осквернивших могилу его бабушки, он бы не стал разбираться кулаками, хотя вполне мог, даже если бы пришлось запачкать свой дорогой костюм, который он любил носить как в школе, так и на улице. Он всегда напоминал мне не делового парня, а какого-то элегантного вора из-за своих ловких рук. Когда ему было скучно, то он раскручивал сигарету от пальца к пальцу, растряхивая пепел на свои перчатки.

*Затянулся*

– Просто так интересно вышло – ха. Старая женщина, валяется себе в могиле, а кто-то… просто кто-то решил расписаться – здесь! Да меня просто переполняют эмоции! – Он никогда не ругался, даже мягко, наверное, этому его бабушка и выучила.

Его трясло от злости, и переполняла такая ярость – мне даже показалось, что он выплеснет ее на меня, когда он полез в карманы. – Вдруг бы достал пистолет или еще что. – Но он лишь достал упаковку сигарет и протянул одну мне.

– Покури со мной… Давай, не томи. Бери любую, хотя они и так одинаковые – ха.

– Я не курю. – Наконец-то я что-то сказал ему, а это был отказ – я не лучший собеседник на самом деле.

*Затянулся*

– Мне не важно. Бери одну, зажигай и кури. От них ты хотя бы зрачки не теряешь. – Ага, зато легкие потерять его никак не беспокоило.

Я прикинул варианты, в которых в основном мучился, потому что косму я бросил, а сам жить без нее не мог. Я взял сигарету лишь с целью временной замены, но в голове я продолжал кричать: “Клянусь, если ты станешь зависимым от сигарет – убьюсь”.

– Не знаю чем, Адам, но ты нравился бабушке. Все трещала о тебе, какой ты молодец, как мне нужно на тебя равняться. Когда я узнал, что ты спас левого мужика и потерял руку, я стал думать: “ Мне этим надо быть? Она с дуба рухнула?” – а сейчас, когда я наблюдаю за тем, как ты все избегаешь и избегаешь смерти (Хотя ты давно должен был сгинуть!), я уже и не знаю, что думать. Почему ты вскочил тогда перед Мейсом? У тебя не все дома?

*Затягиваюсь*

– Ты просто уродом был, так что даже я на фоне был неплохим человеком… Я не хочу, чтобы люди себя убивали, и когда я увидел, что Мейс приставил пушку к своему виску, стало страшно.

*Затянулся*

– За него или за себя? – У него был прокуренный голос, такой тяжелый, что во тьме его легко спутать с опасным бугаем. А когда он задавал прямые вопросы, то даже холодок по спине проходил.

– Мило.

*Затягиваюсь*

– Это не ответ.

– А что, если за обоих? Я боролся за его жизнь и за свою.

– Тогда у тебя точно не все дома. В этом городе всем наплевать друг на друга. Все что мы имеем – одиночество, оно с нами до конца.

– И хорошо ли тебе, одиноким, сидеть тут и плакать из-за рисунка на могиле?

*Затянулся*

– Иногда. А может нет, кто знает, ведь это не важно.

Знаю, что не стоило говорить в пользу Мейса, но вырвалось у меня. Нарастали эмоции.

– Мейс доказал, что вы не хотите сгинуть. Висела бы атомная бомба над нашим городом, и он бы ею управлял – вы бы все также его боялись и ни черта бы не сделали. Город един и мы бы тоже стали.

Готье замолчал. Он молча смотрел на могилу бабушки и курил. Сняв свой дорогущий пиджак, он стал им оттирать красные пятна. Я никогда не верил, что он в серьез любил свою бабушку, но оказалось, что она была для него чем-то большим, чем простым экспонатом для других.

– Практика Мейса мне не нравится. – Произнес он настолько тихо, что вся фраза является лишь моим предположением.

*Затягиваюсь*

– И что ты будешь делать?

– Я? За ведром воды пойду, куплю какое-нибудь средство и начну работу… Ну как интересно то вышло – ха!

Больше я не планировал задерживаться: я так и не нашел Еву, даже не знал, где она, но повезло же, что я наткнулся на Готье.

– Дюран, скажи, ты не видел здесь красочную девочку? Розовая такая, с белоснежными волосами.

*Затянулся*

– Видел ли я тут кого-то – ха? Смеешься что ли? – Он парнем был приятным, рассудительным, но не хватало ему простаты. Если бы он просто сказал, что не видел, то я бы так не расстроился.

Мысль о Еве пульсировала в голове и буквально приносила мне мигреневую боль, – как минимум я так думал, – но дело в том, что мне было ужасно больно идти дальше и не понимать, где она может быть. Легко, когда ты можешь представить себя тем, кого преследуешь, но я даже возраст ее вычислить не мог, хотя видел в лицо, даже сумел пообщаться и все равно никаких идей. А потом пуф и все. В голове наступила тишина, не буквально, но я ничего не мог представить. Словно вся моя энергия иссякла, и я вырубился. Благо, я знал, куда мне нужно идти, чтобы снова восполнить эту “энергию”

По дороге до завода я потерял настоящую энергию, засыпая прямо на ходу. Не знаю, как я решился в таком состоянии подниматься наверх, по трубе, но в тот момент я и решать ничего не мог: первое, что приходило в голову, я и делал. Пару раз я промахивался, когда хотел схватиться за балку, и чуть не падал вниз, но протез держался очень крепко, не реагируя на мое сонное состояние.

Наверху я уже довольствовался холодным ветром, бьющим мне по лицу с такой силой, что только и оставалось вцепиться в трубу руками, чтобы не упасть. Воздух был бодрящий и здоровый, будто на эту высоту городское зловоние просто не доходило.

Мои дорогие металлические единороги, я был так безудержно рад им, моим батарейкам для фантазии. Они никогда никуда не уходили, всегда ждали меня. Я уставился на них и больше ни на что не смотрел.