Мой отец Абдул-Хамид, или Исповедь дочери последнего султана Османской империи - Шадийе Османоглу

На корабле находилось множество французских офицеров и других военных высокого ранга, в предвкушении победы они выбирали самые хорошие блюда, пили только лучшие вина и шампанское. Меня встречали как высокопоставленную гостью, с готовностью потакая каждой прихоти. Ни о какой оплате угощений и речи не шло.

Солдатам и офицеру, сопровождавшим нас в пути из Бухареста, мой муж в знак благодарности подарил имевшиеся у него золотые запонки с драгоценными камнями.

Во все время путешествия на Родину я постепенно будто бы просыпалась ото сна, опутывавшего меня на протяжении долгих дней и месяцев. Медленно ко мне приходило осознание того, что война проиграна, и я, наследница потерпевшей поражение стороны, нахожусь среди армады победителей. Нет, даже несмотря на все почести, я все же была пленницей. И чувства эти постепенно заполонили меня, заставляя в душе изнывать от плача, который никогда бы не сорвался с моих губ.

На Черном море царил штиль. Мы приближались к Стамбулу, окутанному странной, зловещей тишиной. Слезы закипели у меня на глазах с того самого момента, как я увидела вдали туманные очертания своей Родины. Вскоре показалась пристань. На ней нас встречали все друзья: мы обнимались с ними, покуда у нас не занемели шеи. Но и в этот торжественный момент лица присутствовавших были грустны и печальны: каждый думал о судьбе Родины, каждый разделял обрушившуюся на голову нашей нации боль. Я слушала их рассказы, и сердце мое разрывалось на части. Я чувствовала себя немощной и больной, ибо с той самой секунды, как ноги мои коснулись пристани, я тоже стала ощущать невзгоды, выпавшие на долю соотечественников. Увы, тогда я не знала, что самой страшной трагедии в моей жизни еще только предстоит случиться.

Особняк в Эренкее распахнул перед нами свои двери, как в старые добрые времена. День за днем проходили в бесконечных беседах. Как-то раз в наш местный театр прибыла гастролирующая труппа актеров театра «Дарульбеда-и»[35] с пьесой, поставленной специально для раненых солдат. Мой супруг также захотел посмотреть на представление, а утром следующего дня его сразила страшная болезнь. Мы вызвали врача, который, проведя осмотр, сообщил, что муж заразился скарлатиной. Некоторое время он не поднимался с постели, борясь с необычайно высокой (около 40 градусов) температурой. На пятые сутки его состояние ухудшилось, и при повторном осмотре оказалось, что у него воспалены надпочечники. Возможно, он смог бы победить скарлатину. Однако новый диагноз не оставлял ему шансов. Пять дней и ночей страдал мой супруг в бреду, а на шестой день скончался. Могла ли я подумать о том, что нам придется расстаться навеки? Нет. Это событие стало второй главной трагедией в моей жизни. И, пока из главных ворот особняка выносили тело моего мужа, я, не сдерживая рыданий и скорби, в трауре покинула дом через черный ход.

В полубреду я добрела до дома в Нишанташи и, без сил опустившись на кровать, не поднималась с нее целых три месяца. Сердобольные соседи ни на минуту не оставляли меня одну, за что я им очень благодарна. Они сделали все, чтобы вновь поставить меня на ноги. Так завершился брак, продлившийся целых девять лет. Рядом со своим супругом я чувствовала себя самой счастливой женщиной на земле.

Цифры и даты стерлись из моей памяти. Кажется, спустя полтора годапосле смерти моего супруга объявили Республику[36]. В течение недели нам сообщили, что мы должны покинуть страну. Сердце мое еще кровоточило, а обстоятельства вновь вынуждали меня отправиться в путь, далеко от драгоценной Родины, далеко от могил дорогих мне людей… Такое горе было тяжелее многих несчастий. Друзья снова не оставили меня одну в этом смятении: всю неделю, данную мне на сборы, они оставались рядом, поддерживая и помогая.

Когда я, навеки покидая родной дом, мое семейное гнездо, где я была так счастлива, ненадолго остановилась у ворот, то заметила, что жандармы из полицейского участка напротив с уважением склонили передо мною головы. Этот поступок тронул меня до глубины души, и я часто вспоминаю о нем.

Друзья отправились на вокзал заранее. Я выехала следом, спустя какое-то время оказавшись в Сиркеджи. Тяжелое чувство расставания вновь захватило меня… Прощание, слезы, поезд, уходящий в никуда…

Закон этого бренного мира таков: счастье обесценивается с наступлением горестных времен. В те годы моей дочери едва исполнилось четыре. И я понимала, что вся моя жизнь и все мое счастье связаны только с ней. Чтобы выжить в этом мире, нельзя быть слишком чувствительным, нельзя тонко чувствовать и нельзя самозабвенно любить! Но сделать это непомерно сложно. Жизнь каждого человека — это борьба. И невозможно вести ее, не поранившись. Необходимо наполнить сердце храбростью. Ибо наша жизнь есть не что иное, как один большой ненаписанный роман.

Я эмигрировала во Францию и арендовала второй этаж виллы в деревне Лоренси в двадцати минутах езды от Парижа. На третьем этаже жили хозяева дома. После случившегося со мной прошло слишком мало времени — боль не покидала меня, а поэтому я очень нуждалась в компании большой семьи.

Вскоре после поспешного отъезда из Стамбула с минимумом багажа привезли прочие мои вещи и пианино. Семья, у которой я жила, была одной из самых старых семей в Лоренси. Мы хорошо поладили, и они во многом мне помогали.

Та семья водила огромное множество знакомств. Так круг моего общения расширялся, друзей становилось больше. К своим тридцати трем годам я все еще самозабвенно увлекалась музыкой и поэзией. В свободное время я, вороша в памяти обрывки воспоминаний, наигрывала знакомые мелодии. Мелодии, которые любил мой отец. Слезы застилали мне глаза, и я, не в силах различать клавиши, захлопывала крышку музыкального инструмента.

Меня ни на минуту не оставляли одну: приемы следовали один за другим, и встречи, будоража мою израненную душу, наполняли жизнь каким-то особенным очарованием. Новые знакомые относились ко мне бережно и внимательно: я безоговорочно доверяла им, находясь в том приятном состоянии выздоровления, которое, как правило, следует за тяжелой затянувшейся болезнью. К примеру, были среди них и такие люди, кто мог с необычайной чуткостью прочувствовать мое настроение. Несмотря на терзания, разрывавшие мое сердце, я отзывалась на их прелестные шутки с тенью улыбки на обескровленных губах.

Среди этих людей был и тот, кому я уделяла чуть больше внимания, чем остальным. Его супруга скончалась, и он, вместе с четырьмя детьми, жил на соседней вилле. Он часто навещал нас. Мой новый друг прекрасно пел. Помню, как я играла ему на фортепиано арии из опер, а он пел своим прекрасным тенором.