Мой отец Абдул-Хамид, или Исповедь дочери последнего султана Османской империи - Шадийе Османоглу

В тот год, когда умер отец, Первая мировая закончилась нашим поражением. Мы понесли большие потери. Я не хочу верить в то, что отец, этот человек с железной волей и крепкий здоровьем, скончался из-за болезни, терзавшей его всего несколько дней. Просто он осознал, что Родина, которую берегли его предки и над защитой которой он трудился тридцать восемь лет, погибла в безвольных руках, и умер от несбывшихся надежд и глубокой горести.

Прошло некоторое время. Обстоятельства наши изменились: мой супруг страдал от мочекаменной болезни, и, дабы получить необходимое лечение, ему требовалось отправиться в Европу. Первая мировая война шла к своему завершению, поэтому мы могли выбирать между Берлином и Веной. Предпочтение было отдано Вене. Там жили друзья моего мужа и его родственники, служившие в Министерстве иностранных дел. К тому же мы водили давнее и близкое знакомство с местным турецким послом — Хусейном Хильми-пашой.

Что касается доктора, то выбор наш пал на профессора Хертнцера — знаменитого врача, спасшего жизнь императора Австрийской империи Франца Иосифа I. Прибыв в город, мы тотчас направились к профессору. Тщательно обследовав моего супруга, доктор Хертнцер настоятельно порекомендовал ему провести месяц в санатории в Марианских Лазнях. Мне, в те годы страдавшей от анемии, также было предписано принятие глиняных и грязевых ванн и лечение минеральной водой.

За некоторое время до поездки в Вену мы посетили Берлин, пробыв там около трех недель. Приятные воспоминания о том путешествии до сих пор яркими красками проносятся у меня перед глазами, и я безгранично рада возможности запечатлеть их на этих страницах. Музеи, театры, выставки, представления — казалось, мы повидали все. Однако более всего запомнились мне идеально чистые, подобно коридорам жилых помещений, улицы Берлина.

Отправившись затем в Вену, мы провели неделю в апартаментах отеля «Бристоль» и лишь затем отправились в Марианские Лазни. Во время нашего там пребывания я неоднократно посещала и другие источники в Европе, они также были неплохими, но минеральные воды Мариенбада, несомненно, не имели себе равных.

Война, помимо множества ужасающих событий, привела к перебоям с продовольствием. Хлеба одному человеку в день полагалось лишь 25 граммов. Сахара не было, а те, кто мог позволить себе хоть что-то, пользовались сахарином.

Именно в таких условиях оказались мы, когда завершили свое месячное лечение в Мариенбаде и вернулись в Вену. И даже меню «Бристоля», в те времена бывшего одним из наиболее дорогих и роскошных отелей города, скудело и делалось проще буквально на глазах. Люди с каждым днем испытывали все больше лишений. Изо дня в день нам приходилось есть один и тот же капустный суп. Иногда его сдабривали безвкусной рыбой. Вся выпечка, если ее удавалось приготовить, выпекалась из картофеля. Конечно, всегда имелась возможность раздобыть муку на черном рынке, и официанты помогали нам в этом, однако стоило это баснословных денег. Порой мы все же позволяли себе подобную роскошь, и тогда работники ресторана выпекали хлеб специально для нас.

Некоторые заведения города предлагали меню, отличное от скудного рациона нашего отеля, и время от времени мы, как и другие обитатели курорта, посещали их, чтобы побаловать себя сахаром и настоящим хлебом. В воздухе витало беспокойство, мы теряли уверенность в будущем, росла неуверенность в безопасности и сохранности нашего имущества.

Однажды посол Османской империи в Вене Хусейн Хильми-паша[34], приехав к нам в отель с личным визитом, сообщил о предстоящем скором закрытии всех дорог. С его слов мы узнали, что через два дня покинуть Вену уже не представится возможным и что уже сейчас все в панике скупают билеты на ближайшие поезда. Не раздумывая, мы выразили желание отправиться в путь вместе со всеми. Какими бы дорогими ни были билеты, нам хотелось вернуться на родину! И пусть даже нам пришлось бы идти пешком! Мы попросили господина посла помочь с билетами.

Однако спустя пару часов после его визита мой супруг слег в постель с сильнейшей лихорадкой. И, покуда приехавший на вызов доктор проводил осмотр, нам доставили записку из посольства. В ней сообщалось о том, что Хусейну Хильми-паше с большим трудом удалось выхлопотать для нас пару мест в поезде, отходящем сегодня вечером. Нам требовалось незамедлительно выезжать, ибо повторной возможности покинуть Вену могло не представиться. Но доктор, узнав о положении дел, сказал следующее: «Если больной гриппом поднимется с постели и предпримет попытку поехать куда-либо, то это будет равносильно самоубийству». Так мы отказались от задуманного, встретившись лицом к лицу с затруднительными обстоятельствами, одна мысль о которых причиняет мне неутихающую боль.

Среди простых жителей Вены царили поистине большевистские настроения. Военные действия препятствовали нашей связи со Стамбулом. Никто не мог выслать нам денег. К счастью, на тот момент мы не нуждались в них, однако кто же мог быть уверен в дне грядущем? Кто знал, как долго продлится наше бедственное и безвыходное положение? Порой взгляд мой падал на оставшиеся при мне украшения. Но кому нужны золото и бриллианты, когда всюду бушует война?

Помню, как однажды вечером услышала доносившиеся с улицы крики. Мародеры бродили по улицам и бросали камни в окна дорогого отеля. В страхе никто из постояльцев не решался выйти наружу. И только спустя пару дней после того, как мы в ужасе и волнении пережидали эту атаку, новость об освобождении британскими и французскими войсками Будапешта дошла до нас. Вскоре полиция расчистила улицы, и мы, несмотря на неполное выздоровление моего супруга, задумались над переездом в Будапешт. Основная проблема, однако, заключалась в необходимости воспользоваться поездом, полном беженцев и демобилизованных военных: никто не решался отправляться в путь в компании столь незавидных соседей. Я же, в силу своего характера, даже и не думала отказываться от задуманного. Супруг тщетно пытался отговорить меня: бесконечно настаивая на своем, я в конце концов одержала победу.

В мирное время поезд проезжал расстояние между Будапештом и Веной за шесть часов. Когда мы, покидая город, прощались с нашими знакомыми, те без устали говорили об опасности, которой мы себя подвергаем, и искренне настаивали на продлении нашего вида на жительство в Вене. Впрочем, никто не знал, насколько долго продлится воцарившееся на фронте затишье. Мы могли оказаться в абсолютной нищете, и поэтому я упрямо следовала составленному плану. Страх был чужд мне. Разве могли мы избежать судьбы, уготованной нам Аллахом? Она бы все равно настигла нас. С такими мыслями мы и отправились в путь.

Поезд, следовавший до Венгрии, отходил от платформы в шесть вечера. Помню, что в тот день не переставая лил дождь. Все окна состава были выбиты. Электричество отсутствовало. Компанию нам в купе составляла супружеская пара, с которой мы познакомились еще в отеле, и одна девушка в качестве моей горничной. Они, как и мы, хотели добраться до Стамбула.