Рейдер "Атлантис". Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941 гг. - Бернгард Рогге

Вплоть до затопления «Кеммендайна» – к тому моменту миновало три с половиной месяца с того дня, когда мы оставили Германию, – я ни разу не вышел на связь; в отличие от других рейдеров, я соблюдал строгое радиомолчание. Будучи хорошо осведомленным о моем нежелании использовать радио, в Морском штабе не слишком беспокоились о моем корабле, справедливо заключив из докладов с минного поля у мыса Игольный и из различных сообщений британского адмиралтейства, что мое молчание было намеренным, в то же время «Атлантис» был первым рейдером, спущенным на воду, и Берлин остро нуждался в информации, в частности об Индийском океане, который служба радиоперехвата не могла контролировать. Мне было приказано 8 июня выйти на связь и доложить о своем местонахождении и о всех затопленных на данный момент судах. Военные действия рейдера были делом новым для всех его участников, и «Атлантис» рассматривался как пионер подобных операций. Морской штаб ожидал, что я использую данное мне разрешение посылать короткие сообщения.

Когда по истечении пяти недель от нас по-прежнему не поступило вестей, Берлин повторил приказ, что дело не терпит отлагательства и что, судя по докладам с «Графа Шпее», нам грозит небольшая опасность, что нас запеленгуют и засекут вражеские радиопеленгаторы. Я отправил первое сообщение 14 июля: «6° южной широты, 77° восточной долготы, могу выдержать 85 дней, до настоящего времени потоплено 30 тысяч тонн водоизмещения».

Но ни это сообщение, ни его повтор два дня спустя не были получены в Берлине, хотя мы могли принимать передачи из Берлина. Текст сообщения в конце концов достиг цели по кружному маршруту.

В течение нескольких следующих дней мы еще раз двигались зигзагами по первоначальному району нашего поиска. Берлин информировал нас о том, что из Сингапура вышел конвой из транспортов с войсками и примерно 20-го числа пройдет недалеко от нас, – встречи с ним мы должны были избежать любым путем. С наступлением сумерек мы пошли на юг, сохраняя ночью постоянную скорость 13 узлов и снизив ее до 9 узлов только с наступлением утра. Так было лучше для большей верности, после этого мы ежедневно пытались связаться с Берлином, но безуспешно. Наконец мы даже послали сообщение на волне, на которой сам Берлин вел свои передачи, чтобы проверить, не будет ли оно прервано, но ничего не произошло. На следующий день мы дважды посылали свои позывные с интервалом в час задолго до рассвета в Германии. Единственным результатом явилось то, что служба радиоперехвата командующего флотом Британии в Ост-Индии взяла радиопеленг, который показывал, что вражеский вспомогательный крейсер предположительно находится в точке с координатами 5°30' южной широты и неизвестной долготой. Вскоре после этого пришло сообщение из Берлина, что британское адмиралтейство предупредило все суда в отечественных водах немедленно докладывать о любом подозрительном корабле и считать любое приближающееся к ним судно рейдером, чтобы у врага оставалось меньше времени на уничтожение их антенн.

Меня удивило, что этот приказ относился только к судам в отечественных водах и не касался судов в Индийском океане или где-нибудь еще.

Примерно в это время оба моих радиста, Венцель и Веземанн, добились замечательного успеха. Веземанн три года прослужил в германской дешифровальной службе, разгадывая иностранные сообщения. Теперь он преуспел в расшифровке больших разделов британского торгового морского кода единственно на базе двух раздельно перехваченных законченных сообщений. Используя кодовые группы обоих сигналов в качестве ключевых указателей и выстраивая их вдоль возможных значений последующих перехватов, он постепенно свел воедино около одной трети в британской перестановочной таблице номер 1 для торгового морского кода; это имело для меня неоценимое значение, поскольку отныне я мог прочесть значительную часть британских радиосообщений.

Мы получили еще одно сообщение из Берлина, в котором говорилось, что ко всем французским кораблям в открытом море следовало относиться как к противной стороне, а относительно грузов, предназначенных для неоккупированной Франции и французских владений, следовало применять законы, касающиеся захвата призов и контрабандных товаров. Естественно, из этого следовало, что районы вокруг подобных территорий должны были считаться вражескими водами. Далее пришло сообщение из Берлина, что воды у мыса Сент-Фрэнсис в Южной Африке закреплены за «Судном 33» – рейдером «Пингвин» – для установки мин. Этот приказ показался мне очень путаным, и я пытался понять ход рассуждений Берлина. Мы легко могли бы сами заминировать мыс Сент-Фрэнсис одновременно с мысом Игольный, и второе минное поле, возможно, до сих пор не было бы обнаружено. Кроме опасности, грозящей «Пингвину», казалось, не имело смысла ставить мины в пределах 100-фатомной зоны, если все корабли союзников предупредили, чтобы они держались от нее подальше. Кроме того, появление «Пингвина» очень стеснило бы нас; существовала не только возможность пересечения зон наших боевых действий, но опасность заключалась еще и в сходстве обоих рейдеров – оба судна первоначально принадлежали пароходной линии Ганзы.

В то время это была не единственная моя головная боль. Бесконечный поток перехваченных нами радиограмм показал, что рейдер «Вдова» произвел сенсацию, потопив два корабля в так называемой американской зоне безопасности и бросил оставшихся в живых дрейфовать в открытых шлюпках. Всего за месяц до этого «Атлантис» и «Орион» предупредили по радио о том, что следует уважать эту зону. После активных действий «Вдовы» в Карибском море встал вопрос, не произошло ли каких-либо перемен в политике, о которых «Атлантис» и «Орион» не были извещены.

Еще два дня мы на всех парах шли по маршруту «Тираны», прежде чем изменили курс в ее направлении. 29 июля в 7.22 заметили корабль в точке рандеву и, не теряя времени, переправили на него топливо и припасы. Я решил отправить «Тирану» домой, как только судно заправится топливом и пополнит запасы; «Атлантис» тогда начнет свой первый тщательный осмотр, заодно будет выполнено множество мелкого ремонта. Моторные лодки и катера безостановочно курсировали между двумя судами, а тем временем механики «Атлантиса» начали техосмотр; в тропическую жару это было нелегким делом, но люди Кильхорна энергично взялись за работу.

Я осознал, что первый этап моей кампании подошел к концу. Он прошел успешно, несмотря на трудности с определением точного местонахождения противника, находящегося в одиночном плавании, на такой обширной акватории. Самым важным было то, что противник понятия не имел о протяженности нашей зоны действий, пока мы оставались в ее пределах. Хотя противник мог вычислить наше местоположение, отрабатывая известный курс «Багдада» до последнего сеанса радиосвязи, он все равно не мог знать, что представляет собой «Атлантис» – подводная ли это лодка или надводный корабль. Интенсивность радиообмена между командующим флотом в Ост-Индии и его подчиненными указывала на то, что командование тревожится и что он сам весьма приблизительно представляет себе наше местонахождение. Информация, полученная нами, о небольшом судне, ведущем патрульную службу на траверзе Адена, могла иметь к этому какое-то отношение. Для сравнения скажу, что в процессе наших опасных приключений мы хорошо изучили принимаемые англичанами контрмеры и меры предосторожности; мы узнали, что шкиперы и экипажи вражеских судов в открытом море были не так бдительны, как в прибрежных водах. Мы также поняли, что в дальнейшем у нас будет больше времени на то, чтобы производить ремонтные работы на наших призовых судах и перевозить с них грузы; а из захваченных документов мы узнали, что можем действовать ближе к побережью и в водах с более интенсивным движением без риска быть контратакованными.