Вне рамок приличия: Друг моего сына - Александра Ермакова

Как сейчас!

Даже от мысли о Лизе внутри всё кипело. Лихорадка одолевала.

Хотелось простых движений — толкаться членом глубже, резче, быстрее.

И я в первобытном инстинкте сдавливал ладонью ствол, качаясь бёдрами, и когда, наконец, разрядка произошла, зарычал от болезненного удовольствия.

Так пронзительно хорошо… кончать… лучше бы в Лизу, но в кулак тоже сойдёт… чтобы по-быстрому снять напряжение.

Полегчало. Пусть несильно и ненадолго, но мне стало лучше! Лучше настолько, чтобы какое-то время не думать о чём-то кроме матери Жеки, о своей нездоровой озабоченности к ней. И о сопернике… об отце…

Только футбол! Дела на стадионе, где я вроде как хозяином значился. И уже к вечеру понял, что затылок всё ещё болел, да и в ноге странно тянуло.

Клубному врачу об этом не сказал, не дай бог… на скамью посадит. Где я ярость выплёвывать буду?



ЛИЗА

День проходил в сумасшедшем режиме. Впрочем, как всегда. Помня о незащищённом сексе, обратилась за помощью к гинекологу. Галина Матвеевна меня проверила, проконсультировала и дала спасительную таблеточку. А потом уже было некогда беспокоиться: зашивалась то с пациентами, то с бумагами, то отбивалась от начальства, вернее Марго, а когда добралась до своего кабинета, вновь обнаружила на столе в приёмной букет.

— Если это мне, в урну, — категорично распорядилась.

— Вам, — пискнула Наталья. Равнодушно вытащила карточку и, на ходу, прочитала:

«Буду завтра. Мечтаю и о завтраке с вами, и об обеде, и об ужине, но раз обещан только ужин, согласен и на него. Завтра в девятнадцать часов. С уважением Герман».

Настроение упало сильнее.

Небрежно бросила карточку на стол, но не успела сесть, как Наталья заглянула:

— Елизавета Сергеевна, а можно я букетик заберу?

— Коллекционируешь? — скептически уточнила.

— Нет, — раскраснелась секретарша. — Вадим, мой жених… — пояснила торопливо, — ревнует, когда у нас дома цветы не от него появляются. Мне это нравится, чувства подогревает, — повела плечиком.

Странная логика, но дело не моё:

— Понятно, — отстранённо кивнула я, — конечно, забирай, — устало осела на офисное кресло, уставляясь в мигнувший экран компьютера.

— Елизавета Сергеевна, вас тут спрашивали. И молодой… — реплика оборвалась из-за пиликнувшего служебного телефона. — Простите, — секретарь быстро покинула кабинет, и за дверью раздался её деловой голос: «Приёмная Лазаревой», — а через секунду мне просигналил коммутатор:

— Елизавета Сергеевна, вас из приёмного покоя спрашивают.

Автоматом трубку сняла:

— Лазарева, — отчеканила шаблонно, слушая в пол уха одну из сестёр на посту.

— Елизавета Сергеевна, вы бы могли спуститься?

— А в чём дело? — перестала в экран таращиться, изучая отчёт по отделению за месяц.

— Пациент требует именно вашего прихода.

— И что? — недопоняла прикола.

— Говорит, что только вашим рукам доверяет.

— Сейчас разберусь, — приложила трубкой по аппарату чуть жёстче, чем стоило, и недовольно поспешила на выход.

Пациенты разные случались, и такие «только ваши руки» не редкость. В основном мужики с чего-то решившие, что мне кровь из носу хочется с ними познакомиться ближе.

Была бы государственная больница, посылала бы лесом и грубее, но у нас частная клиника. За средства граждан существуем! Поэтому приходилось более корректно, с улыбкой, доносить своё «между нами ничего!», глядя глаза в глаза и так, чтобы недоухажёр был рад далёкому месту, куда послали, без левой мысли, что хотели оскорбить.

— К вам ещё Микушин заглядывал, — уже в спину нагнал крик секретарши.

— Спасибо, — зубами скрипнула, чеканя шаг по коридору. Ладно, пациенты докучали не по делу, но ведь и свои… не отставали. И один из них — приставучий хирург Микушин. Невысокий, вполне симпатичный, но очень навязчивый. Он меня доставал своим вниманием уже полгода точно.

И на него, как назло, наткнулась, уже подходя к приёмному покою.

— Елизавета Сергеевна, — протянул Микушин, расплываясь в широченной улыбке. — А я вас искал.

— Нашли, Константин Игоревич, — и я выдавила шаблонную улыбку. — Простите, я сейчас очень занята.

— Я займу всего пару минут, — заверил мягким тоном, точно кот, облизывающий сливки с лапы.

— Если только по ходу, — согласилась, уже видя цель — дверь в приёмный покой.

— С вами и на лету, — пропел Микушин. Меня мысленно перекосило от его реплики.

— Вы ведь слышали о предстоящем корпоративе? — поспевал следом Константин.

— Да, что-то слышала, — отстранённо брякнула и, заглянув в приёмку, бросила: — Кто меня спрашивал?

Анастасия Максимовна, молоденькая медсестра, светилась как медный таз:

— В третьей, — махнула на ряд кабинок с кушетками для «тяжёлых» поступающих. Бывало, наша клиника принимала много пациентов после крупной аварии, массовой эпидемии, поэтому и ввели за правило, в приёмной ряд кабинок разделить тканевым занавесками по евро стандарту.

— Хорошо, — прошлась до нужной.

Микушин за мной:

— Елизавета Сергеевна, — напомнил о своём присутствии Константин Игоревич, — я был бы рад, если бы вы согласились со мной пойти на праздник.

— Боюсь, мне его придётся пропустить, — взялась за полог.

— Почему вы меня избегаете? — упрекнул Микушин. — Я ведь не скрываю, как вы мне интересны. Я делаю вам постоянно предложения, а вы…

— Кость, — перешла на ты. — Я на работе, это первое. Второе, прости, но стоящего предложения не услышала, а ходить по вечеринкам, мне, увы, некогда. Третье, я уже говорила, но видимо, прослушал, ты меня не интересуешь как мужчина. Пригласив в клинику вторым хирургом, я не имела в виду, что влюблена в тебя. Я ценю твои руки, ты шикарный специалист, но на этом всё! А теперь прости, мне нужно работать, — дёрнула шторку, да так и замерла, уставляясь на… «смертельно» больного, которому очень нужны мои руки, но скорее неисправимо наглого и бессовестного Руслана.

Парень лежал на кушетке, руки за головой, одна нога согнута, глаза закрыты:

— Всего хорошего, Константин Игоревич, — с категоричной демонстративностью распрощалась с навязчивым сотрудником и отрезала нас с Русланом от расстроенного Микушина, резко швахнув тканью на кольцах.

— Не лучшее место для смерти! — тотчас бросила Руслану.

— Убьёшь? — приоткрыл один глаз, и то, как смотрел… аж до мурашек пробрало. Не то ненавидел, не то насмехался…