Бабаза ру - Татьяна Москвина

Но я тогда пила далеко не каждый день и никакой опасности не ощущала, да и была ли она. Что я не доучилась и вышку не получила, алкоголь нисколько не виноват, мне тошно было на занятиях от скуки, всё это было не моё, а что моё, я так и не нашла. Но я нашла Васю, и Вася стал моим лучшим собутыльником, потому что у Васи сложности в общении с людьми, и он раскрывается только со мной. Раскрывался. Мы долго дружили, прежде чем… Так вышло. Я не чувствовала его как мужчину и увлекалась другими. Вася меня всегда выслушивал, задумчиво и терпеливо. Мы запирались в моей комнатке, в той самой квартире на Будапештской улице, теперь в этой комнатке Юра живёт, и одной бутылки водки нам хватало на вечер, да, хватало. Маме мой Вася нравился, а папе нет, но папе уже ничего не нравилось, он как услышал борзыкинское «твой папа – фашист», так и понял, что всё его поколение сейчас будут сметать в исторический мусоропровод. Хотя Вася тут был ни при чём. Васе вообще нравилось, когда рок-группы играли чистые музыкальные композиции, без текста. Мы поженились в девяносто втором, и даже когда записывать гражданское состояние шли, я мечтала, что вдруг Он явится, и я, как Настасья Филипповна в «Идиоте», побегу к Нему прямо из-под венца, только не в роскошном кружевном наряде, а в своём зелёном платьице из комиссионного магазина. Правда, платьице было чистого шёлка. Он, у меня был свой Он, тот, что с большой буквы, – никуда не явился и на мою свадьбу никак не отозвался. Так что остались мы с Васей наедине.

Утратилась общность, которая была незаметна, как воздух, которая была неосознанна, хотя о ней постоянно талдычили сверху, но именно оттого, что сверху и таким чугунным языком, мы и не воспринимали Её – Общность… И познали, утратив. Когда вспоминаю девяностые, у меня всплывают клочки, обрывки, кусочки, фрагменты – и никакой картины я составить не в силах. Обнаружить действительность не представлялось возможным, поскольку её не существовало. Пазлы под рукой, но их не смонтировать в целое – нет матрицы. Конечно, выпивали мы с Васей. Теперь уже только водку. Цвет в нашей жизни закончился. Водка входила естественным образом в программу выживания, и пили мы далеко не каждый день. Бывало, что целыми неделями в трезвости сидели.

В народном сознании выпивка и похмелье не две стороны медали, а две стороны света, выпивка – радость, похмелье – мука, но в похмелье водка же не участвует, она основа радости. Похмелье как будто существует отдельно, и сколько ни говори себе «я вчера», водка сама по себе, последствия сами по себе. Тебе плохо оттого, что «вчера» что-то там – это неощутимая абстракция, голая философия. Когда вновь появляется водка, заканчиваются муки и наступает счастье, так что водка прочно повенчалась с неизменной радостью, а проклятый вопрос «что потом» – он вообще антинародный вопрос. Потом гори всё огнём! Мы с Васей долго выпивали вместе, пока у нас не пошла ритмическая специализация – Вася выбрал запой, а я «понемножку каждый день». Теперь алкоголь в моей жизни привычен и обязателен, как инсулин у диабетика. Теперь вагонетка на свои рельсы встала… я ответила на ваш вопрос, Ирина Петровна?

15:00

Молчала, кивала маленькой головой на длинной шее моя опытная вербовщица.

– Я так понимаю, Катерина, что Господь вас пока милует и ничего по-настоящему страшного в вашей жизни не было? Пожары, травмы, потери имущества, серьёзные болезни?

– Ничего такого не было. Несколько раз забывала выключить газ под кастрюлей, но дело обошлось… Одну только кастрюлю сожгла, и ту отчистила потом. А травм не было, потому что я дома ведь употребляю и на улицу в таком виде не хожу.

– А за добавкой, а за сигаретами?

– Всегда запас держу.

– Тогда – что вас тревожит, почему вы пришли ко мне? Только честно.

Честно! Меня просить не надо – я вся как ладонь раскрытая.

– Мне… стыдно.

– Перед кем?

– Вчера Вася и Юра вернулись домой, а я на полу валяюсь. Обед сварила и упала. Я же домохозяйка, мне разве можно на полу валяться?

– В первый раз упали?

– Обычно до постели доползаю. Не понимаю, что вчера случилось. Я всё музыку в голове слушала…

– В голове?

– Да, песни любимые, я их помню до ноточки, до словечка. Включаю в голове…

– А голосов не слышите?

– Как же не слышу, голоса те самые, родные, и поют эти песни.

– Я имею в виду – к вам обращённые голоса, которые с вами ведут беседы?

– И… иногда.

– Что говорят?

– Один только голос. Он меня воспитывает, лечит – ну там, хватит паниковать, Катерина, всё хорошо, Юра сейчас, через час вернётся. Это когда я за сына волнуюсь. Или: выключи газ, борщ готов. Такое всё по делу.

– А, это ничего. Это вы сами себе говорите. Да вас и вправду Бог бережёт, Катерина. К вам ещё не привязались…

– Черти, вы имеете в виду?

Ирина Петровна развела руками.

– Скажем так: существа.

Существа так существа, я всё равно никого не слышала, кроме душераздирающего голоса Саш Баша и ничего не видела, кроме улицы Профессора Попова и солнца над ЛДМ. Мои черти, верно, вместе со мной плачут и не в силах даже посоветовать приголубить ножичком своих домашних. Ведь им тоже бывает грустно, бесам-то, что у них за жизнь, сами подумайте.

– Мы можем вместе с вами, Катерина, завтра к нам поехать. Брат Сергей из города повезёт кое-что, в машине два места найдутся, хотите?

– Да, Ирина Петровна. Да, поедем. Хочу.

Воскресенье, 9:15

Сговорились, что чариковцы подхватят меня на Московском проспекте у станции метро «Московская», где Макдоналдс. Я ждала уместную в данных обстоятельствах «ниву» или «соболя» – но подкатил в меру запылённый белый «фольксваген», и Ирина Петровна замахала мне гантированной (из старых романов помню такое выражение – то есть затянутой в перчатку) ручкой. Она сидела рядом с бородатым мужчиной, который за всё время пути ничем не обозначил своего характера.

Он вёл ровно, не метался по полосам, не отпускал шофёрских словечек, не вмешивался в разговор вовсе. Мокрицы – местечко, до которого добираться надо по Киевскому шоссе, а уж от всего, что называется Киевским, ждать ли нам доброго. Я снимала три года дачку под Гатчиной и знаю, что на Киевском жопа всегда. Жопа и была, но брат Сергей оставался неколебимо спокоен. В машине не орало радио, вообще не звучало ничего из того неизъяснимого, что шофёры обычно называют музыкой.

Ирина Петровна, сидевшая впереди, сразу поинтересовалась, как я себя чувствую. Второй день трезвости чреват тоской, но именно в этот день я чувствовала себя… не знаю, что сказать, Ирина Петровна. Голова ясная, на душе волнение – жду чего-то.

– Вчера не принимали?

– Нет. Вася на дачу уехал, Юра к друзьям. Я свободна, как птица, несущая в мир только крылья.