Сахарная кукла - Соро Кет

– О, боже!.. Как ты прекрасна!

– Заткнись, – сказала она.

Сказала сжатыми в полоску губами, словно боялась: стоит приоткрыть рот, истерика выплеснется на волю. Филипп отшатнулся. Визажистка и парикмахерша смущенно проскользнули за дверь.

– Это невыносимо! – сказала Джессика. – Как он смеет не приезжать?!

Белые кулаки дрожали.

– Будь ты проклята, – сказал Филипп и так сильно дернул ее за локоть, что она едва удержалась на каблуках.

– Повеселись там, как следует! – сладко сказала я. – И улыбайся: ты – победительница!

И потом мне снова снился проклятый сон. Чьи-то руки разжимали мне пальцы, я кричала, цепляясь за сутану отца, а голос Джессики – ласковый и слащавый, все повторял:

– Не папочка, детка, а пресвятой отец. Твой дядя Фредди – священник, у них не может быть деток…

Первые годы мне хотелось ее убить. Теперь я мечтала, чтоб она жила вечно. И мучилась. День за днем. Она забыла старый, как мир закон: хочешь мстить, вырой две могилы. Да, она выиграла, прогнав его.

Но что это была за победа?

Ожидания – пытка. Как и надежда, что все исполнится вот-вот-вот. Два злейших врага спокойствия. Ты счастлив, когда ничего не ждешь. Стоит разок поддаться, и ты никогда уж не перестанешь.

Ждать и надеяться… Разочаровываться, надеяться и опять – ждать.

Сколько лет прошло?..

Так, секунду. Тогда мне почти исполнилось шесть… Значит, девять. Да, как минимум девять. Мы уехали, как она хотела. Ральф устроил ей веселую жизнь, но вряд ли Джесси заметила. Все ее существо, казалось, зависло в ожидании весточки, комментария, ну, хотя бы лайка…

С той стороны была только пустота. Джесс очень быстро утратила свою спесь и превратилась в издерганного Хатико.

Когда мне было тринадцать, Фила турнули из семинарии. И вот, щелк пальцами перед камерой, – я уже стою перед зеркалом; две сразу портнихи пытаются застегнуть лиф платья.

– Сколько ты говоришь, ей лет?.. – спрашивает одна.

– У них это семейное, – говорит другая. – Сколько лет твоей сестре, детка?

– Тридцать. Моя «сестра» – моя мать.

Свадьба.

Граф с сомнением пьет за здоровье сына. Гости пляшут и веселятся. Фердинанд и я стащили шампанского и пьем под столом. Близнецы грозятся все рассказать мамаше. Приходится взять и их.

Им девять.

Графиня промокает кружевным платочком глаза. Как-то странно видеть ее такой. НЕ-беременной.

– Спорим, она хотела бы, чтоб тут стоял Рене? – говорит Фредерик, один из близнецов. – Спорим? С тех пор, как он умер, ей на все наплевать… Даже на Ренне-младшего, а ему всего четыре!..

– Захлопнись, – говорит Фердинанд, полотенцем приглушив выстрел и дав пене стечь, пускает бутылку по кругу. – Отец предпочел бы, чтобы вместо Филиппа тут стоял Цезарь.

– Дебилы! – говорю я, презрительно фыркнув. – Моя мать предпочла бы аборт, так что хватит ныть! Пейте!

Мы молча, по очереди пьем…

Вот мне четырнадцать с половиной.

Я только что приехала на недавно отстроенную виллу. Белый, в дымных разводах мрамор, металл и пуленепробиваемое стекло. А за стеклянной стеной – Эльба. И чайки над волной. Голосят, как на черной мессе.

Меня турнули из интерната. С видео доказательствами. Филипп пересматривает, так и этак крутя головой.

– Господи, – выдыхает он. – Когда я был в семинарии, я многое повидал, но это… И застегнись уже. Ты простудишься.

– Я закаленная, – говорю я дерзко, и моя блузка распахнута почти до пупа. – Смотрю, семинария тебя всерьез изменила… Ты боишься сисек?

– Нет, – ядовито. – Боюсь тюрьмы.

Пятнадцать с половиной.

Я только что проснулась в холодном поту и сижу на своей кровати. Держусь за шрам у виска и слушаю фантомные крики чаек.

Джесс не единственная дура. Я тоже ждала… Ждала, что он не посмеет проигнорировать юбилей архиепископа. Что им придется поговорить и Джесс, возможно, признает, что была не права. И разрешит нам видеться…

А он не приехал, даже открыточки не прислал.

Внизу работает телевизор. Надев халат, я спускаюсь вниз.

Филипп был в гостиной.

Что-то смотрел по телеку. Детский смех, голоса, смазанная картинка.

– Твои внебрачные выродки? – сладко спросила я.

На день рождения Мартина Джесс ушла на своих ногах. Обратно Фил принес ее на плече, как викинг. И швырнул на кровать. Прямо в мятом платье и брюликах. Одна туфелька слетела с ноги и все еще лежала среди гостиной.

Интересно, сколько на этот раз продлится ее запой?

– Точно! – сказал Филипп. – Мои внебрачные выродки. Взгляни внимательней…

Я подошла чуть ближе.

– …ты буешь пить со мной чай? – спросил детский голос.

– Нет, дорогая. Я буду пить кое-что получше, с кое-кем покрепче, – ответил голос Лизель.

Смазанная картинка обрела знакомые формы. Отцовский дом, маленькая девочка, ее любимая доберманша. И двое мальчиков – черноволосый в кадре, светловолосый за ним.

– Мой старый Ютьюб-канал.

– Я понятия не имела, что у тебя был канал! – сказала я, разразившись счастливым смехом.

Девочка, которой я когда-то была, влюбленным взглядом смотрела на черноволосого. Он ел треугольные сэндвичи, голова Греты лежала на стеклянном столе. Взгляд, устремленный на блюдо с сэндвичами, был полон вожделения, как и мой.

– Штрассенберг‘Штрассе, – улыбнулся Филипп. – Я собирался быть модерновым падре, как дядя Фред…

– Не надо было грешить прямо в семинарии, – я села с ним рядом, подогнув под себя колени.

– Пошла ты!.. – буркнул Филипп. – Ты проверяла мать?

– Поди и проверь, раз надо.

Он скорчил рожу.

– Не загоняйся, – сказала я. – Нельзя иметь все. Ты получил ее деньги, он – вечную любовь.

Фил едко посмотрел на меня, потом на экран, на девочку, которая, встав ногами на пол, целовала в щеку своего Принца и тут же, не заморачиваясь, ударил в больное:

– А почему ты перестала общаться с Ральфом?

Я не моргнула:

– Спроси его самого.

– Я спрашивал, он не знает.

– Ну, хорошо. Если ты так хочешь… Он трахал Джесс.

На миг Филипп дернулся, и я опять ощутила приятное покалывание. Как же сладко – обладать властью причинять любимому боль.

– Я – тоже! – веско, с намеком ответил он.

– Филипп, – нежно-нежно сказала я, краем глаза глядя на девочку, которая уже опять сидела на колене у своего Принца и болтала короткими ножками в смешных розовых кроссовках. – Котик мой, мне давно не пять, и я немного лучше разбираюсь в предмете. Даже у Цезаря секс приятней, чем у тебя… И результативнее, че уж там.