Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова

В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствиемоглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моейюности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелямкультуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельныйджентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкшихсоблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполняласьбыстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание,построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта.Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, толькоподчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.

В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобыпоправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровомзеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимовсяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр,рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразуже, и я вцепилась в тоненькую книжечку.

Если при первой моей задержке возле зеркала Герт толькоусмехнулся и пожал плечами: «Ты отлично выглядишь», то по поводу второйфыркнул, как рассерженный кот: «А это-то тебе, подруга, зачем?» Но я решила неподдаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь напамять о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы сталиподниматься на второй этаж.

Как и предполагал Герт, основной поток посетителей ужесхлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своимиторопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидныедеятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг сдругом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом домаделиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшейскукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочкавысохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковыхчерных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательныхличностей, неизвестно зачем забредших сюда.

В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкийбархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.

— Отлично, — Герт потер руки. — Он здесь.

— Кто?

— Как «кто»? — притворно удивился мой неисправимыйдруг. — Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюдаприехали? Пойдем, я тебя представлю.

— Подожди, — я вцепилась в него не нашутку. — Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там виднобудет.

— Ну, смотри, — Герт примирительно похлопал меняпо руке. — А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.

Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забытьили перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другогостоль оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогойи никогда не изменял своим пристрастиям.

А рисовал он, исключительно подражая манере средневековыхкорейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейскойживописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Язавороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованныеветочки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы,роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие своиголовы, подобно императорам.

Я не могла понять, как художнику несколькими штрихамиудается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющегофазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом,дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и вто же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой,не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.

— Нравится? — услышала я голос за спиной.

— Конечно. — Я быстро обернулась.

— Вы здесь впервые и не можете оторваться, —сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.

— Да, — я улыбнулась в ответ. — По мне,наверное, сразу видно.

— Угу, — мужчина кивнул головой. — Вы хотите посмотретьвсе сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им большевсего нравятся. Это правильно, — добавил он. — Если вы придете сюдаеще раз, то обязательно поступите именно так.

— А вы здесь уже бывали? — не удержалась я.

— Конечно, — мужчина кивнул. — Я давно знаюВолодю, Владимира Карчинского, — пояснил он.

— А вы чем занимаетесь? — снова не удержалась я.Сработал рефлекс — от профессиональных навыков никуда не уйти.

— Я тоже художник.

— Художник? — Мне даже не надо было разыгрыватьудивление, все получилось само собой.

— Не похож? — Он снова приятно улыбнулся. —По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и вгрязной одежде?

— Что-то в этом роде, — созналась я, — атакже в берете и с бородой.

— Забавно. — Он засмеялся. — В таком случаесчитайте меня исключением.

— Приятным исключением, — проговорила я, судовольствием рассматривая художника.

Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеровкисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенныххудожников типа «митьков». Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века.Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки ичеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.

— А вы так же рисуете? — решилась я заброситьпробный шар в виде вполне безобидного вопроса.

— Нет, — он шутливо замахал руками. — Я самыйобыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется нето что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке.Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники.Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал егодесять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников откультуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давайпонятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену [2] и Кам Хиану [3]. И вместо кондовых портретовобычных русских баб и мужиков — горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона,или старая пагода, усыпанная цветами мэхва [4] в традициях школыО Моннена [5].