Брестский квартет - Владимир Порутчиков

«Переправа, переправа, берег левый, берег правый…» — напишет потом Александр Твардовский. И не про эту, про другую — зимнюю. Про кромку льда напишет, про талую обжигающую воду. Сколько таких переправ суждено будет повидать солдатской огрубелой душе. А тогда, в конце июня 1941 года все было впервые, и поэтому безжалостней, и страшнее…

Река Зельвянка — последняя водная преграда на пути к Слониму. Единственный уцелевший мост, да и тот железнодорожный, без перил. И на левом берегу тысячи людей — военных, гражданских. Рев перегретых моторов, гудки, плачь, крики… Всем надо срочно на тот берег.

— Заглох?.. Застрял?.. В воду — не мешай другим! А ну-ка, навались ребята… Поспешай! Куда прешь, твою мать? Раненых вперед… Женщины!.. Дети!.. — сорванным голосом командует какой-то перетянутый ремнями военный.

В руке пистолет. Фуражка надвинута по самые брови, на черных петлицах алеют шпалы. Стоит, как скала, среди всеобщего безумия. Рядом — его бойцы. Наводят порядок, пытаются хоть как-то организовать переправу, а сверху то и дело налетают немцы. Но не бомбят — берегут единственный мост, только обстреливают из пулеметов спешащие на другой берег машины, поливают пулями гудящее людское море. Бьют без разбору: и солдат и беженцев, и малых и старых, по глазам, по спинам, по воздетым к небу рукам. Бьют и пролетают так низко, что видны смеющиеся породистые лица летчиков. Элита люфтваффе. Ее гордость и слава. Из пробитых бензобаков течет в кипящую, полную черных голов Зельвянку топливо и горит вода, и горят и тонут в ней люди, и в воде уже нет никому спасения…

По самолетам из ружей и автоматов стреляют наши солдаты. Но все мимо, все не то. Кричит в сердцах, ругается страшно какой-то сержант, передергивает затвор и чуть не плачет от собственного бессилия. Хватается за плечо и падает перетянутый ремнями военный.

— Товарищ майор, что с вами? Вы ранены? Товарищ…

Пересохшие губы шепчут последнее, важное. Да не разобрать уже средь всеобщего стона и плача. Э-эх!..

До переправы они так и не доехали. Встали. Слева село, справа село. Крытые соломой избы. Забитая на много километров вперед дорога.

— И долго ты здесь стоишь? — поинтересовался Тарасов у водителя ближайшего грузовика, в кузове которого он заметил какие-то опечатанные сургучом ящики.

— Минут сорок, а продвинулись метров на триста, не больше. Товарищ капитан побежали к мосту выяснять, в чем дело, да до сих пор не вернулись, — пожаловался тот и попросил закурить.

— Воздух! — вдруг закричали впереди.

Шофер грузовика тут же выпрыгнул из кабины и, прикрыв голову рукой, метнулся к придорожной канаве, где, судя по быстрому мельканию голов и обтянутых гимнастерками спин, было уже достаточное количество служивого народу.

Вовремя.

Два «мессера», словно скатившись с невидимой небесной горы, стремительно неслись прямо на Тарасова. В бешенстве перемалывали воздух винты, яростно плевались, захлебывались огнем пулеметы. Зазвенело стекло в кабине грузовика, разлетелись в щепы верхние ящики и закружились над дорогой какие-то пронумерованные бумажки и циркуляры. Выпучивший глаза старшина едва успел захлопнуть люк, как пули с ненавистью защелкали по броне. «Чуть не поцеловался… со смертью», — подумал запоздало.

Когда налет закончился, Чибисов, со словами «ну что ж, пора к какой-нибудь части приставать», рванулся было вылезти наружу, но Тарасов удержал его за край гимнастерки. Зло бросил:

— Куда? Дурак!.. Сидите уж в броне. Тут надежнее. Вот как до Слонима довезу — там ступайте не все четыре стороны. Держать не буду! На хрен вы мне сдались-то…

— И правда, товарищ лейтенант, подождем до Слонима, — почти взмолился Брестский.

В танке, пожалуй впервые за несколько дней, он почувствовал себя в относительной безопасности. Крутицын и Соловец промолчали, готовые подчиниться любому решению лейтенанта, но по глазам их было видно, что они тоже согласны с Димой. Лейтенант сдался, привалился спиной к разогретому солнцем металлу и устало смежил веки.

Потянулись томительные минуты ожидания. Вскоре налет повторился. За это время продвинулись лишь на пару десятков метров. Сзади их уже подпирали другие машины, обтекали пешие бойцы.

— Нет, так дело не пойдет, — сказал вдруг, глянув на часы, Тарасов. — Надо искать другую переправу, а то здесь мы до ночи простоим. Да еще и под обстрелом. Давай-ка, Вася, выбирайся отсюда. Тут слева я небольшой проулочек приметил. Двигай туда.

Крутанулись влево, опрокинув в канаву сгоревшую дотла полуторку, и краем, краем, снося заборы и палисады, повернули наконец-то на примеченный старшиной проулочек. Проехали до середины, остановились. Куда теперь? Механик высунулся, поискал глазами кого-нибудь из местных. Ни души, словно вымерло село. Лишь стая желтоклювых гусей, как ни в чем не бывало, прошлепала мимо танка к дыре в заборе…

Танкист проводил их взглядом, сглотнул подступившую к горлу слюну и вдруг заметил у полуразрушенного взрывной волной сарая какого-то мужчину. Тот сидел неподвижно, утопив в ладонях лицо. У ног — укрытое простыней тело. Из-под простыни выглядывает лишь рука: молодая, белая, женская. Сразу видно: беда случилась. Горе. Не до чего сейчас человеку. Да спросить больше не у кого…

— Эй, товарищ, тут где-нибудь по близости брод есть?

Но мужчина словно не слышит вопроса, сидит окаменело. Не сдается, кричит механик:

— Помоги, браток, на другой берег добраться бы надо. Ты уж прости, что тревожу!

Поднял тут мужчина черное от горя лицо. Посмотрел невидящим взглядом и махнул рукой куда-то в конец проулка. Глухо сказал:

— Прямо вдоль реки, езжай… Через два километра брод. Увидишь сам, — и снова уронил голову…

Слоним был немецким уже несколько дней и отступающим на восток советским частям ничего не оставалось, как обтекать город южнее и севернее, через поля и холмы, где их уже поджидали вражеские танки и врывшиеся в землю пулеметчики… Там горела специально подожженная немцами рожь: выкуривать прячущихся среди высоких стеблей красноармейцев, и оттуда гнали к городу первых пленных…

Горел и Слоним. Вся западная часть города была охвачена пожаром и ветер нес дым в сторону белоснежного костела, и дальше за реку Щару к синеющему на противоположном берегу лесу…

Но, несмотря на пожар, до которого пока не доходили руки у новой власти, на непрекращающиеся вокруг бои, немцы чувствовали себя в городе почти в полной безопасности, и расслабленность, свойственная тыловой жизни, уже сквозила во всем… Поэтому никто поначалу не обратил внимания на тяжелый русский танк, вдруг выкатившийся на главную площадь и прямой наводкой долбанувший по окнам большого старинной постройки здания, в котором только вчера днем расположилась фельджандармерия. Словно маленькое солнце на мгновение вспыхнуло и разорвалось внутри, и все потонуло в клубах черного дыма. Из окон стали выпрыгивать люди, затрещали автоматные очереди, a KB, выпустив по зданию еще один снаряд, загромыхал дальше но городу, давя гусеницами встречные машины и мотоциклетки… Судя по выбранному направлению, он стремился к реке.