Свои камни - Вадим Олегович Калашник

Аглая. – В августе письмо было, из-под Брянска. По штемпелю почти месяц шло. Бог даст живой будет. И вашего товарища сохраню, не сомневайтесь.

Красноармейцы ушли через час, она довела их до околицы и проводила так, как когда-то провожала отца Фому.

Вернувшись в дом, она поменяла политруку компресс, и спрятала его военную форму в бане.

До утра политрук не шевельнулся, тепло и покой делали свое дело. делала свое дело и Аглая. До самого рассвета прося заступничества и вразумления у Богородицы. За себя за ближних, за троих ночных гостей, и за политрука Сергеева.

Утром, когда окончательно рассвело, Аглая затопила печь, пока разгорались щепки, в полголоса стала читать «Отче наш». От этого в душе у нее наступало особенное умиротворение. Отходили от нее все тревоги. Ей даже нравилось, что можно повторять «Трисвятье» или «Хвалу Богородице» прямо не отрываясь от дел.

Она помнила, как отец требовал, чтобы молитвенное правило совершалось благоговейно и не суетно. Но за долгие годы новой жизни, она привыкла совмещать труды духовные и мирские. И чудесным образом получалось, что с Богом она разговаривала всякий раз, когда оставалась одна или поговорить ей было не с кем. Это было Аглае очень удивительно, а от того и безмерно радовало. А иногда она так увлекалась, что и не замечала, что дела спорятся словно сами собой.

– Отставить! – послышался из-за занавески надтреснутый голос. – Отставить пропаганду. Прекратить, Фролов! Фролов! Жарко! Жарко!

Аглая кинулась к раненому, тот выгибал спину заламывал руки и ошалело вращал невидящими глазами.

– Тихо, тихо, милый, – она навалилась ему на грудь и стала отирать лоб мокрым полотенцем. – Все! Все сейчас пройдет.

– Воды! – сказал политрук затихающим голосов. – Пить хочу! Пить!

Держа его за голову, она стала вливать ему в рот воду. Он глотал жадно, но губы его не слушались и по небритым щекам текли струи ледяной воды. Потом он закашлялся схватился за горло и сел на кровати трясясь и стуча себя в грудь. Аглая похлопала его по спине, и он задышал ровно.

– Кто там поминки читает, – глядя мимо хозяйки протянул политрук. – Запрещаю, гони эту старую ведьму в шею. Не желаю. Кто там?

– Нет в доме никого, – сказала Аглая, укладывая его обратно на подушку. – Только мы двое. Это я сама молилась.

–Отставить! Прекратить, – он не договорил и отключился.

Она села на край кровати и положила руки на колени, раздумывая что делать с раненым дальше. Никаких лекарств у нее не было, искать доктора сейчас было бесполезно, про раненых она слышала только из рассказов матери. Даже несколько раз ходила с ней, когда мать, как старую сестру милосердия соседи звали к ушибленным или поранившимся ребятишкам. Но что делать с контузией она совершенно не знала. Оставалось уповать только на милость Божью и премудрость его.

Воодушевленный моей находкой, брат перерыл весь чердак, но кроме рухляди и старья не нашел ничего ценного. Но этот случай в свою очередь повлиял на него. Сегодня он регулярно выезжает с металлоискателем на все возможные поля или рыщет по старым деревням. Не могу сказать, чтобы это занятие приносило большой доход, для его это скорее хобби. Коллекцию его находок рассматривать крайне занимательно.

Есть там и коробка с сокровищами. По одному ему понятной причине, он принципиально не сдает в скупку найденное золото. Так что у него скопилось приличное количество потерянных побрякушек.

А я в тот день еще долго перебирал свои находки. Что-то заставляло меня раз за разом возвращаться и пересматривать фотографии, перелистывать написанные русскими буквами, но все равно непонятные книги. Я сам не знал, зачем я это делаю, я просто перелистывал страницы.

В какой-то мере это была привычка, которую я приобрел, когда ездил с бабушкой на лето к прабабушке. Тогда не было телевизора, а пацанов родители вечерами загоняли домой. И тогда единственным развлечением оставалось перелистывание подшивки журнала вокруг света. Не такого яркого как сейчас, а того советского – черно белого, без рекламы. Занятие по-своему интересное, даже для того, кто не умеет читать.

Наконец настал вечер, и я дошел до «Требника», небольшой такой книжицы, написанной на относительно понятном языке. Во всяком случае она была написана понятными буквами, хотя и с «ятями», а их можно и не читать.

Требник был крепким, хотя и изрядно поношенным, страницы разъехались хотя и не выпали. Следовательно, книга часто находилась в обращении. Ничем примечательным на первый взгляд она не была. Сборник каких-то молитвенных текстов на многие случаи жизни. Мне даже показалось забавным, что нужно благословлять пчел или сыр. Что нужно совершать какие-то обряды над новым кораблем или строящимся домом.

Мне было непонятно, какой смысл во всех этих действиях. И что поменяется от того, что поле не будет освещено, или не будет освящен колодец или соль. Для меня все эти предметы и процессы были совершенно обыденными и простыми. И по началу я даже посчитал этот потертый требник книжкой заклинаний. Ну не может от каких-то там слов, даже произнесенных специальным человеком в определенном душевном состоянии, пусть даже с глубокой верой, что-то поменяться в сути простых земных вещей.

Но чем дольше я читал, тем больше приходил в какое-то неведомое для меня состояние. Какой-то смысл, лежал глубоко и в совершенно неожиданном месте.

Как у любого моего тогда современника, у меня имелось некое популярное знание на тему; вот есть некий Бог, которого никто не видел. Он там сидит где-то на небесах. А после смерти человека, отправляет его в ад или в рай. Нехитрая такая система верования.

Но к чему такая скрупулезность и в чем потребность всех этих благословлениях. Ну отпевание умершего, ну крещение еще куда не шло, но пчелы, яйца, корабли, какое Богу, собственно, до этого дело. По привычке в голове рождались такие мысли, но по какой-то причине они утрачивали свойства твердых убеждений.

А что, если все действительно не совсем так, как я знаю. И не с проста этот Требник такой зачитанный. Может быть, жизнь человека несколько сложнее чем жизнь прочих существ. Зачем-то же каменщик выкладывал такой узорный фундамент, а столяр резал такое деревянное кружево, для дома в глухой деревеньке. Что-то же их побуждало. К чему-то же они стремились.

Весь вечер я сидел с требником, читая его на выбор. Но пришел только к одной мысли, информации недостаточно. Эта мысль как кнопка тревоги загоралась у меня в голове.

Много позже, я услышал фразу, которая бы очень подошла мне тогда в качестве промежуточного вывода. «А