"Тигр" охотится ночью - Виктория Дьякова

– Сначала они обсуждали дела этой своей организации бывших эсэсовцев, а потом Франц сказал Мейеру, что я – бывший офицер Красной армии. И тот… Ну вы ведь и сами знаете, что они говорят обычно в таких случаях… – Наталья низко опустила голову. – Я для них чужая, мама! Впрочем, как и они для меня…

– Зато ты своя для нас с Джилл, и этого пока достаточно, – Маренн обняла Наталью за плечи, привлекла к себе. – А быть своей для всех остальных совсем не обязательно. Особенно для Мейера. У него есть жена Кэти и четыре дочки, вот пусть с ними и занимается. Кстати, тот факт, что он не пропускает ни одной красивой женщины, известен не только мне, но и самой Кэти. Так что не стоит воспринимать слова Мейера буквально, Натали! Да и вообще не жди от этих мужчин слишком многого, ведь они всего лишь обычные солдаты. Не графы и не князья. С юных лет оказались на войне, воспитывались в сугубо мужской среде и мнением именно этой среды, своего так называемого «товарищества» дорожат до сих пор больше всего. Но поскольку зов природы никто не отменял, женщина в такой среде – очень сильный раздражитель. Отсюда и ревность, и конкуренция, и соперничество. Каждому обязательно надо показать себя со всех сторон, распустить перья, а распустить им есть что: все они – герои, почти все получили на войне те или иные ранения и вполне заслуженно награждены крестами. Конечно же, любой женщине будет с ними трудно. Если бы, живя в рейхе и служа главным хирургом рейхсфюрера, я слушала все, что обо мне там говорят, то давно бы с ума сошла. Представляешь, сколько раз обсудили мои фигуру и внешность во всех сорока дивизиях СС?! Но волею судеб я тоже оказалась на войне с юных лет, поэтому успела ко многому привыкнуть и закалиться. У меня разговор простой и короткий: осмотрела – следующий! В случае необходимости – на операцию. Я не слушаю, что обо мне вокруг говорят, не переживаю, если кому-то нравлюсь, а кому-то нет. Для меня главное – их рентгеновские снимки и анализы. Да еще кому какой наркоз дать. И я знаю наверняка, что первое агрессивное отторжение женщины, желание показать свое мужское превосходство – это все пена. Она быстро сходит, так что лучше вообще не обращать на нее внимание. А вот при втором и третьем общении все, как правило, бывает уже по-другому. Надеюсь, Франц сообщил Мейеру, что ты не большевичка? Что ты сама от большевиков пострадала? Антикоммунизм в среде наших мужчин развит очень сильно, поэтому Мейера следует просветить обязательно! Поскольку если он и проявил к тебе чувство враждебности, то исключительно из-за незнания полноты ситуации. А все остальное – от Адама и Евы. Мужская агрессия по отношению к женщине – всего лишь доказательство того, что она ему нравится. Тех, которые не нравятся, мужчины просто не замечают, как бы ни было обидно последним. Так что ты, напротив, можешь смело считать, что у тебя появился еще один поклонник. И он еще вернется, Натали, вот увидишь! – Маренн дочистила апельсин, сама положила его в соковыжималку и нажала кнопку. – А то, что он отпустил в твой адрес какую-то шпильку, это для него вроде спорта. Все равно как бросать под ноги солдатам своего отряда лимонки, чтобы те бежали быстрее и первыми захватили высоту. Чтобы отличиться и выделиться, словом. К тому же Мейер – бригадефюрер, для восемнадцатилетних мальчишек в «Гитлерюгенде» он был идолом, они смотрели на него как на бога. И он привык к подобному отношению. Впрочем, они все привыкли: и Франц, и Йохен… Рейхсфюрер научил их чувствовать себя господами, хозяевами жизни, научил командовать и руководить другими, но при этом не щадить и себя. Ни плен, ни суды не сломили их, вот только проявить себя стало уже негде. В нынешней жизни их боевые качества оказались невостребованы. Потому они порой и срываются не по делу. Тем более что здесь, во Франции, вдобавок ко всему подвергаются гонениям либо неприкрытому презрению. Поверь, Натали: очень больно падать с тех заоблачных высот, на которые их вознес когда-то фюрер.

– Но что у них за новая организация, мама? – спросила, несколько успокоившись, Наталья. – Они создали новые СС?

– Тебя это не должно интересовать, моя дорогая, – покачала головой Маренн. – Это их дела, вот пусть они ими и занимаются. Главное, ты живешь здесь, во Франции, со мной и Джилл. Кстати, если у тебя что-то сложится с Францем, я буду настаивать, чтобы вы оба жили здесь с нами. В Германии тебе пока делать нечего, поскольку ты русская. А проблемы мужчин, связанные с созданием новой организации, лично мне понятны. Жизнь наступила хоть и мирная, но она с каждым днем непомерно дорожает. И поскольку многие бывшие солдаты и офицеры не смогли найти себе в ней достойного места, они вынуждены рассчитывать лишь на помощь боевых товарищей, ибо больше им надеяться не на кого. Необходимо добиваться увеличения пенсий для выживших в той войне и пособий для вдов и детей, оставшихся без кормильцев. Добавь сюда же ранения, которые с годами дают о себе знать все чаще и болезненнее, а лечение, как ты знаешь, отнюдь не дешевое. Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счетов сохранившийся в их сердцах и умах боевой дух. Посуди сама: как еще можно спастись от тоски по былым временам, если не собираться всем вместе хотя бы изредка в одной организации? Но тебя, повторяю, все это не должно волновать. Тебе хватает работы и в клинике, а ведь нужно еще и учиться, и набираться опыта, и строить – хочешь ты того или нет – личную жизнь. Даже если Франц и будет время от времени отлучаться на встречи с друзьями и соратниками, ничего от этого не изменится, поверь. Всё, увы, в прошлом: ваффен СС никто уже не вернет, все наши дивизии разгромлены, а наши знамена, как ты знаешь, лежат перед вашим Мавзолеем в Москве. Но надо продолжать жить, постараться приспособиться к новым условиям и законам мирной жизни. Трудно, я знаю, однако никуда от этого не деться. Кстати, – неожиданно резко сменила Маренн тему, – а тебе самой-то этот Мейер понравился?

– Что ты, мама?! – округлила глаза Наталья. – Он противный и… И вообще он воображала!

– Кто, Мейер? – рассмеялась Маренн. – Вот уж никогда не замечала за ним такого греха. Он простой парень, к тому же очень смешливый. Несмотря на напускную строгость, весьма демократичен в общении. Его подчиненные всегда были от него без ума. Однажды, представь, Мейер все свои генеральские нашивки и кресты на солдатский мундир повесил! Ну разве кто-нибудь из ваших генералов такое сделал бы? Нет, нет, Натали, ты не права насчет Мейера. Поверь мне, он намного проще, чем даже Йохен. Которого, кстати, моя подруга Лиза Аккерман, я тебя знакомила с ней в прошлое Рождество, называет не иначе, как «задавакой». Знает, говорит, что красивый, вот и строит из себя принца. Ему, мол, только все самое особенное подавай, а не каких-то там Тось с Дусями. Любит, дескать, воображение окружающих будоражить и зависть к своей персоне вызывать. Впрочем, отчасти тут Лиза права: Йохену действительно нужна такая же «задавака», как он сам. Вроде меня, например. Я ведь тоже очень многим кажусь весьма сложной дамой со скверным характером. А Йохену как раз это и интересно. Мы с ним, как говорится, нашли друг друга. Между прочим, друг Лизы Генрих Мюллер считал меня женщиной довольно самокритичной, и это так и есть. Поэтому повторюсь: Шлетт и Мейер намного проще, чем ты думаешь, Натали. С ними можно ладить.

– Сомневаюсь, – насупилась Наталья. – Этот Мейер сам рассказал мне, что где-то под Херсоном собственноручно расстрелял почти полдеревни жителей. Причем из-за того лишь, что кто-то случайно то ли покалечил, то ли убил его собаку. По-моему, он очень страшный человек, мама! Неужели его рассказ – правда?