Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

войны. Переменчивая Фортуна не щадила даже царей. Ганнона Барку не нашли. Судя по всему, он вознесся к небесам в клубах дыма и пламени. Он погиб, как и вся африканская армия. Наконец-то Карфаген остался беззащитным.

Осматривая пепелище и обдумывая дальнейшие шаги, Публий заметил приближавшегося гонца. Он узнал штандарт, развевавшийся над ним. Посланник доложил, что директива Сената была отправлена пять дней назад — не так давно, если учесть большое расстояние от Рима до Цирты. Оценив скорость доставки, Сципион почувствовал тревогу. Он представил себе дрожащую руку Фабия, скреплявшую печатью документ, однако даже эта картина не уменьшила его волнения. Ганнибал идет на Рим, сообщала депеша. Африканец не скрывал своего намерения, и его армия нагло шествовала по стране под звуки труб и барабанов, словно какой-то передвижной балаган. По пути к его войску примыкали новые союзники. Поход окружала невиданная доселе степень варварства. Генерал Мономах, поклонявшийся Мо-лоху, безжалостно и алчно истреблял детей и подростков

Италии. Сенат критиковал Сципиона за великую беду, которую он навлек на Рим. Вопреки его обещаниям Ганнибал не покинул Италию, когда услышал весть о прибытии Публия в Африку. Наоборот, карфагенский полководец решил использовать отсутствие консула, чтобы нанести последний удар. Рим еще никогда не подвергался такой огромной опасности. Бремя вины возлагалось на плечи молодого Сципиона. Посему он отзывался в Италию для защиты Рима. Незамедлительно! Ибо ситуация не терпела никакого отлагательства.

* * *

Глядя на юг с террасы, примыкавшей к ее комнатам в Цирте , Имилце изумлялась тому, что на всем пространстве видимой земли не происходит ничего интересного. В этой странной неподвижности ощущалась зловещая тайна. Нет, здесь не было полного покоя. Крестьяне трудились на полях. Стаи птиц взлетали, кружились в небе и опускались то на одно, то на другое поле. Мальчишки швыряли в них камни, сгоняя с посевов. Бриз ерошил шевелюры пальм, посаженных вдоль речного берега. Вот по мосту прогремела повозка. Двое мужчин, сидевших в ней, говорили о чем-то по-ливийски. Горьковатый дым доносился с континента — странный запах, напитанный ароматами огромных просторов и сельских полей. Конечно, многое происходило вокруг, пока она стояла на террасе. Но по сравнению с крупными событиями, которых не было, все это казалось фальшивой имитацией жизни. Ее давно уже смущало, что мир настолько обманчив. Однако как только пальцы Имилце коснулись гладкой глиняной стены, она почувствовала, что не должна сходить с места, пока тайна, повисшая в воздухе, не раскроет себя сама. Ией не пришлось ждать слишком долго — только до середины утра.

Она первая увидела рябь на горизонте — темную линию, которая то появлялась, то исчезала через некоторое время.

Имилце подумала, что это была игра света и теней, создаваемая волнами жара на равнине. Затем к ней пришла странная мысль, что к городу мчится огромная стая страусов. Впрочем, эта нелепая догадка исчезла почти так же быстро, как и возникла. Вскоре она знала, что смотрит на орду приближавшихся всадников.

— Это мой муж возвращается? — спросил ее ровный и бесстрастный голос.

Имилце не стала поворачиваться к Софонисбе. Она вдохнула ее аромат, и этого хватило, чтобы еще больше усилить подступавшую меланхолию. Мускусное благоухание, слегка мужское по богатству тона, било прямо в нос, поэтому, стоило вдохнуть его, оно оказывалось уже глубоко внутри. Имилце почувствовала, как рука молодой женщины скользнула под ее локоть. Она коснулась большим пальцем мизинца Софонисбы , показав, что рада ее появлению. Они проводили вместе каждый день с тех пор, как несколько недель назад в компании Сапанибал приехали в ливийскую Цирту. Такой эскорт считался обычным в тех случаях, когда молодая новобрачная направлялась к иноземному жениху. Софонисба пыталась возражать против поездки родственниц, но обе женщины не вняли ее протестам. Между тем Имилце находила почти неестественной ту покорность, с которой молодая девушка приняла свою судьбу. Ей часто приходилось напоминать себе, что Софонисба принадлежала к семейству Баркидов . Она сама сказала годом раньше, что черпала силу в истории своей семьи.

— Я не похожа на других девушек, — заявила она. — Мне не нужны детские забавы и модные безделушки. Я молюсь лишь о том, чтобы однажды послужить Карфагену.

Так она и поступила. Теперь Имилце тоже служила этому городу, поддерживая рыдавшую Софонисбу после того, как она выскальзывала в предрассветные часы из покоев Сифак са. Какие грубые и жестокие требования возлагают народы на своих женщин!

— Твой муж? — наконец, ответила Имилце. — Я не могу сказать точно. Это всадники, но...

— Наверное, они одержали победу. Я должна приготовиться. Царь опять захочет обладать моим телом.

Тем не менее Софонисба не убрала руку. Имилце почувствовала пот на ее ладони. Там, где соприкасались их пальцы, бился пульс. Она могла бы сосчитать количество ударов опечаленного сердца девушки. Или это было биение ее собственного сердца? Погрузившись в поток пустых мыслей, Имилце не сразу поняла слова, произнесенные Софонисбой.

— Это не ливийцы, — повторила девушка. — Они скачут под штандартами царя Гайи.

Софонисба обладала острым зрением. Через миг охранники, стоявшие на стенах, пришли к такому же выводу. Послышались крики. Большой барабан забил тревогу. Мужчины, женщины и дети, прекрасно понимавшие значение подобных звуков, вели себя соответствующим образом. Солдаты хватали оружие и передавали друг другу приказы командиров. Те, кто работал на полях за городом, помчались к городским воротам. Женщины поднимали одежду выше колен и с криками бежали по дороге к закрывавшимся створкам. Когда последняя из них оказалась внутри высоких стен, массивный засов запечатал ворота с громким стуком, который стал еще одним сигналом бедствия.

Имилце осмотрела сторожевые башни и линию горизонта, ожидая, что кто-то отменит тревогу и объявит штандарт Гайи глупой шуткой или скажет, что они все неправильно поняли. Этого следовало ожидать, поскольку ни одна вражеская армия не могла угрожать им в данное время. Ганнон заверил ее, что они с Сифаксом держат все под контролем. Либо римляне согласятся на мир, сказал он, либо ливийцы пере-21 Гордость Карфагена бьют их, воспользовавшись превосходящей численностью. Она пыталась придумать другой ход событий, вытекающий из этих двух вариантов. Возможно, они заключили мирный договор, и всадники, приближавшиеся к городу, были дружественным войском...

— Боги еще раз наказывают меня, — прошептала Софонисба . — Это он.

Имилце потребовалось некоторое время, чтобы отыскать его в толпе мужчин. Это действительно был он. Масинисса. Она взглянула на Софонисбу, но не увидела в ней страха. Лицо девушки выглядело застывшим как камень. Его выражение невозможно было описать словами.