Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Вера Камша

Франческа вошла неожиданно, даже не постучав. Прежде она себе таких вольностей не позволяла и волосы диадемой с шерлами дома тоже не скрепляла.

– Шоколад почти готов, – госпожа Скварца улыбнулась одними глазами и опустилась в свободное кресло, – но я распорядилась еще и о шадди.

– Замечательно, – одобрила Арлетта, переводя взгляд с возможной невестки на невозможную. – Представляю тебе герцогиню Урфриду, ты должна была о ней слышать.

– Да, – подтвердила ничуть не удивленная переходом на «ты» Франческа, – я слышала.

– Как и я, – Урфрида больше не говорила, она пела. – Я буду счастлива… была бы счастлива иметь такую сестру, ведь Гизелла слишком мала, чтобы стать моей подругой. Встретить вас в первый же день после возвращения – к счастью. По крайней мере, я в этом не сомневаюсь, и да, я всё-всё про вас знаю!

– Не от меня, я не столь осведомлена в твоих делах, Франческа, чтобы знать всё. – Будет счастлива иметь такую сестру… Иметь? Ли что, с ума сошел?! Сперва сошел, а потом опомнился? Тогда скоропалительный отъезд означает… бегство? На сына не похоже, но после похода и встречи с Рокэ, но с вином… И ведь не спросишь, некого спрашивать.

– …запросто. Вы не будете против, если я время от времени буду похищать у вас госпожу Скварца?

– Буду. – Надо слушать! Слушать и запоминать, думать можно и потом. – Но вы всегда можете обобрать виконта Валме.

Франческа почти улыбнулась, Урфрида почти засмеялась, камеристка распахнула дверь, пропуская буфетчика с вином. Сзади румяные помощники с серьезными, будто в храме, физиономиями тащили бокалы и чашки для шоколада. Нужно было улыбаться, нужно было понять…

1 год К. Вт. 10-й день Зимних Молний

1

Внизу, в прихожей, загремели запорами, и поджидавший приятелей с открытой дверью Руперт вышел в не успевший забыть шаги Селины коридорчик. На миг стало грустно, но на лестнице под ноги сунулся разогнавшийся Шкипер. Свалиться Фельсенбург не свалился, а вот грусть убралась, уступив место радостной тревоге. Как перед походом или чистым, не то что под Эзелхардом или у Хербстхен, боем. Появление Арно с Приддом предвещало… Кошки знают, что оно предвещало: Алва рано или поздно объявится и что-то да объяснит. Может, и страшное, это не повод сидеть и страдать, хотя сидеть все же придется, разве что… переодеться! В Эйнрехте сошло, в Аконе да в обществе фрошеров сойдет и подавно.

Мысль одолжить фульгатский мундир и утащить Арно на прогулку была гениальной, но жизнь по своему обыкновению всё смешала. Вернулся один Валентин, на которого размечтавшийся Фельсенбург почти налетел.

– Добрый день, – вне боя Спрут обходился без улыбок, – вы уже завтракали? Если да, предлагаю выпить по бокалу вина.

– С яичницей, – уточнил не столь давно продравший глаза Руппи. – Сейчас пожарят. Я ждал вас, то есть вас всех. Как там у Клауса?

– Очень хорошо, спасибо. Брата представили генералу фок Дахе, и тот сразу же нашел ему дело, а как вы?

– Выспался. – Торчать на лестнице было глупо, и они перебрались в разукрашенную зимними букетами столовую. – А так… Пока один сидел, было терпимо, но скучно, и дрянь всякая в голову лезла. Чуть ее вчера вам на голову не вывалил, да решил не портить вечер.

– Скорее, – не преминул уточнить отправившийся прямиком к буфету Валентин, – ночь. Забыл спросить, где ваши люди, вы ведь не один приехали?

– Устроили где-то в казармах, подальше от лишних глаз. – А что, если вытащить на прогулку Спрута? После яичницы, само собой. – Вы не покажете мне Акону? То есть не мне, а кому-нибудь во ф… в талигойском мундире.

– Почту за честь, – заверил, извлекая бутылку и кувшин, Придд. – Город довольно интересен, жаль, что вас в нем нет. Рискну предположить, что дело в политике?

– Именно. Бабушка решила выкупить Ледяного, чтобы перетянуть на свою сторону Метхенберг и Ротфогель.

– Напрашивающийся ход, – оценил затею Валентин. – Дриксен не мыслит себя без моря, так уж вышло, хотя крестьян и ремесленников у вас больше, чем моряков.

– О да! Но мы чтим Торстена и хотим отобрать у вас Хексберг.

– Обычно вы предпочитаете слово «вернуть», причем это относится даже к Южной Марагоне.

– И к ней тоже. – Спорить с очевидным глупо, да и не слышит никто. – Леворукий знает, с чего так повелось, особенно если вспомнить, что своего в Золотых Землях у нас были разве что корабли.

– Возможно, это завуалированное влияние эсператизма, – предположил Спрут, продолжая возиться с вином. На сей раз белым. – Захваченное очень удобно объявить возвращенным, а отобранное – полученным в дар или пожертвованным на благое дело. В пресловутом эдикте Эрнани Святого отдельной строкой было запрещено жертвовать на прославление Создателя добытое неправедным путем. Первые магнусы пошли еще дальше и с подачи святого Адриана приравняли подобную жертву к святотатству. Какое-то время этого правила более или менее придерживались, однако затем умные люди догадались поменять местами телегу и лошадь. Открыто об этом, само собой, не объявлялось, но конфискованные у «демонских отродий» ценности церковники начали учитывать как пожертвования, вносимые на спасение грешных душ. В Торстеновых баронствах этим по причине удаленности от Агариса и малого числа эориев не промышляли, однако в бывшей Золотой империи под звуки органа грабили весьма усердно.

– Свинство! – отчего-то разозлился Фельсенбург. – Если бы я смог взять Хексберг, то честно и с удовольствием признал бы себя захватчиком, только Хексберг не возьмет никто. Вот с Марагоной еще можно попытаться.

– Вам этого хочется? – вежливо осведомился предводитель «лиловых». – И если да, то в какие сроки?

– Мне хочется в Бирюзовые Земли, – признался Руппи под приближающиеся тяжелые шаги. Первым в распахнувшуюся дверь прошмыгнул Шкипер, следом «фульгаты» втащили долгожданную яичницу. Внушительную, впору хоть самому кесарю! Кроме яичницы, на стол бухнули поднос с хлебом, закусками и вышитыми салфетками. Бруно назвал бы это роскошество усиленным полдником, но с непременным указанием, что подан он непозволительно поздно и не должным образом.

– Известный вам виконт Валме, – заметил Придд, когда они вновь остались одни, – полагает, что утро определяется не положением солнца на небесах, а временем подъема. Вы встали относительно недавно, следовательно, у вас утро.

– Кто бы спорил, – Руппи покосился на салфетку с ромашками и клевером, но брать не стал. – Я не договорил. Мы с адмиралом цур зее больше друг друга не понимаем, и все равно я не хочу, чтобы он ехал в Штарквинд. Понимаете, Ледяной после всего… Он не сможет ничего сделать, даже если захочет, поэтому пусть уж лучше остается у Вальдеса. Епископ Луциан, вы его видели у Хербстхен, обещал с ним поговорить о том, что в эсператизме настоящее, а что налипло. Вы представляете, во что превращают корабль ракушки?

– Более или менее, – кивнул Валентин, к удивлению Руппи тоже проигнорировавший салфетку. – Продолжая вашу аналогию, рискну спросить, что предпочтут те, кто боится моря, – свободный от ракушек корабль или доказательство правомерности своих страхов?