Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

некоторых его северных графствах и областях, население тяготело, разумеется, к свободе. Из окраинных графств особенно стойко было предано королю салопское. Это было очень естественно, потому что его население в течение целых столетий привыкло преклонять голову и колени пред своими деспотами — так что рабская покорность и угодливость перед знатью крепко засели ему в плоть и кровь.

То же самое, и даже еще в большей степени, было и в Гирфорде. Его полу пастушеское, полуземледельческое население само, без всякого принуждения, стояло на стороне королевской власти. Всюду и во все времена на земле близость к природе и занятие мирным трудом среди полей и лугов настраивало население на тот мечтательный лад, который оказывает своим не-сопротивлением, своей кроткой пассивностью самую сильную поддержку своеволию и тирании деспотов. Не будь этого, никогда не мог бы иметь места илистый империализм во Франции, не говоря уже о его еще более вязкой имитации в Англии.

Итак, Гирфордское графство было строго монархическое, но все же с примесью противоположного элемента. Многие из простого народа, в особенности те, которым приходилось жить ближе к Глостерскому графству, были настроены иначе, и среди тамошнего дворянства встречались такие благородные исключения, как, например, Кэйрлы, Поуэли, Гоптоны и благороднейший из всех сэр Роберт Гарлей из Брамптон-Брайана. Если в этом славном списке не встречается имени сэра Ричарда Уольвейна, то только потому, что автор нашел более удобным сохранить за этим доблестным рыцарем его боевое имя, умолчав о действительном.

Из западных графств, заслуживших наибольшую славу за свое доблестное поведение во дни великой скорби английского народа, всех более отличалось Глостерское. Когда светоч свободы повсюду еле теплился и сильно чадил, он горел ярким пламенем только на берегах Северны, а в двух главных городах этого графства, в Глостере и Бристоле, пылал всеозаряющим костром. Этот светоч, или костер, или маяк, освещал путь друзьям свободы и поддерживал в них необходимую бодрость духа в борьбе с угнетателями.

Бристоль, как город портовый, был важнее Глостера. Он являлся крупным складочным местом и центром заморской торговли, вследствие чего население этого города, разумеется, было свободно от узких воззрений и предрассудков, свойственных нашим островитянам. Некоторые из бристольских граждан уже в то время достаточно просветились и поняли, что мир создан вовсе не для наслаждения одних королевских сибаритов и для мучений их подданных и рабов. Сообразно с этим пониманием, бристольцы и отдавали предпочтение парламенту, когда пробил час выбирать между собранием народных представителей и королем. Поэтому, когда в Бристоль был назначен военным губернатором полковник Эссекс, сын лорда-главнокомандующего армией парламента, его там приняли с распростертыми объятиями, и ни один голос не поднялся против него.

Однако вскоре же свободомыслящие бристольцы сделали открытие, сильно удивившее и смутившее их. Открытие это состояло в том, что человек, присланный самим парламентом для защиты интересов сторонников свободы, оказался способным скорее на другое. Живи полковник в наше время, он был бы вигом, хотя и с наклоном в сторону ториев. Будучи бристольским губернатором в 1642 году, он настолько склонялся к роялизму, что хвастался своей нестриженой головой и покровительствовал тем, которые носили длинные локоны и не иначе как с пеною у рта говорили о пуританах и квакерах. В Бристоле тогда было много длиннокудрых дворянчиков в качестве пленников, взятых Стемфордом при Гирфорде и живших совершенно свободно в городе. Снисходительный полковник не только постоянно водил с этими пленными компанию, но и состязался с ними за кубком вина в насмешках над круглоголовыми, принадлежавшими к плебеям и лишенными всякого вкуса к дворянскому чванству.

На счастье правого дела, язык этого полуренегата был длиннее его осторожности, а голос оказался настолько громким, что достиг до чуткого слуха парламента. Благодаря этому в один прекрасный вечер, когда Эссекс участвовал в пирушке своих друзей-роялистов, его вызвали в переднюю, где оказался человек, который с суровым видом сказал ему:

— Полковник, на меня возложена неприятная обязанность арестовать вас.

— Арестовать?., меня?! — повторил губернатор, сверкнув глазами. — Да вы с ума сошли, милостивый государь! Кто вы?

— Вот этот документ подтвердит вам мои слова и объяснит, кто я, — спокойно ответил суровый человек.

С этими словами он вручил губернатору сложенный вдвое лист пергамента, на котором красовалась печать, но не королевская, а печать парламента. На этом листе был написан приказ на имя полковника Натаниэля Финса взять под стражу бристольского военного губернатора полковника Эссекса и занять его место. Под приказом, кроме печати, была подпись: «Обер-секретарь парламента Ленталь».

Пораженный губернатор разразился было шумным протестом, но тем и ограничился, потому что весь гарнизон крепости, еще утром находившийся под его командой, также оказался арестованным. Эти «доблестные» защитники города, узнав о перемене над ними начальства, нашли более благоразумным молча покориться обстоятельствам.

Таким образом низложенный губернатор, вынужденный расстаться со своими приятными собутыльниками, был препровожден в крепостную тюрьму, как простой преступник. Это он-то, сын графа Эссекского, военный губернатор одной из самых важных крепостей! Тот же самый парламент, который облек было его таким высоким доверием, и низложил его, когда убедился в его двоедушии.

Глава XV

СЕРЖАНТ НАРОДНОЙ ГВАРДИИ

— Ну вот, теперь мы скоро доберемся и до города, Уини. Ах, как я рад! Наверное, не меньше меня радуешься и ты, приятель, а?

Так говорил Джек Прыгун, обращаясь то к сестре, шагавшей рядом с ним, то к своему ослику, как всегда тащившему на своей терпеливой спине пару больших корзин.

На этот раз мы встречаем брата и сестру не на одной из форестских дорог, а на пути к Бристолю, высокие кровли зданий которого начали уже вырисовываться вдали.

Можно было подумать, что животное поняло слова своего хозяина: осел с оживлением поднял голову, весело тряхнул своими длинными ушами и прибавил шагу.

— Ну, до города еще добрых три мили, — заметила девушка. — Не скоро еще доберемся до него.

— Нам нужно попасть в него не позже семи часов, — продолжал Прыгун. — Авось поспеем.

— Поспеем, если нас ничто не остановит, — проговорила девушка, с беспокойством оглядываясь вокруг.

— Ну что же может остановить нас? —