Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

толпы, — благодарю вас за ваше доверие. Я знаю все ваши огорчения, причиненные произволом сэра Джона Уинтора, и приложу все свои силы, чтобы помочь вам вернуть ваши права и восстановить вашу прежнюю свободу. Но для этого вы и сами должны помогать мне. Готовы ли вы тут же на месте помочь мне дать хороший отпор этим негодяям, которые уже принялись ломать двери вашего преданнейшего друга?

Действительно, в это время солдаты по распоряжению Лен-сфорда принялись высаживать и ломать тяжелую дубовую дверь господского дома. Но это плохо им удавалось, несмотря на все их усилия и проклятия.

— Готовы, готовы, все до единого! — кричали одни в ответ сэру Ричарду.

— Можете надеяться на нас, как на свои руки! — заявляли Другие.

— Мы — форестерцы, и не побоимся никаких солдат! Начинайте, сэр Ричард, мы за вами! — гремели третьи.

— Хорошо, друзья мои, я верю вам! — отвечал рыцарь.

Глаза его горели торжеством. Двести решительных, мужественных, сильных духом и телом людей против нескольких десятков жалких наемников — разве тут можно было сомневаться в успехе?

Дав толпе нужные инструкции, рыцарь вместе с Юстесом Тревором встал во главе ее и двинулся к решетчатой ограде усадьбы. Ворота в эту ограду были заперты и охранялись двумя солдатами. Сэр Ричард не был намерен просить этих солдат отворить ему ворота: он знал, что путь ему откроет его сабля и сабля его друга, а если этого мало, то поможет сам народ.

Но солдаты и сами широко раскрыли ворота. Им их собственная шкура была дороже достоинства напяленного на них мундира. Грозный вид десятифутовых пик, сверкавших над головами толпы, валившей вслед за всадниками, заставил этих трусов поспешно скрыться в глубине двора, за спинами товарищей.

Бывший вице-комендант Тауэра полковник Ленсфорд замер на месте. Густая толпа рослых, бородатых, хорошо вооруженных форестерцев, предводительствуемых двумя дворянами, из которых один был известным своей храбростью офицером, была ему сейчас не по плечу. Этот грубый проходимец, заслуживший впоследствии прозвище «Кровавого», был настолько же малодушен и труслив, насколько жесток. По приказу короля он мог немножко почваниться, когда чувствовал за собой силу, но здесь за его спиною этой силы не было и его чванство сразу оселось. Он видел, как убежали караульные от ворот и с какою тревогою оглядывались ломавшие дверь, бросив свое дело; видел, как даже его старший сержант побледнел, и тогда он понял, что ему несдобровать, если дело дойдет до схватки с надвигавшимся на него сильным противником, воодушевленным желанием во что бы то ни стало отстоять Эмброза Поуэля.

Полковник вполголоса что-то скомандовал своему отряду, и через минуту все солдаты вновь были на лошадях. Хмурые и злобные, они напоминали волков, внезапно попавших в облаву.

Глава XIII

БРАТЬЯ-ВРАГИ

Сэр Ричард и Юстес Тревор ехали прямо на воинский отряд. За ними плотною массою шла толпа, которая, вступив за ограду усадьбы, разделилась на две половины и окружила весь отряд. Все происходило в стройном порядке, хотя не было слышно ни слова команды. Роб Уайльд руководил толпою одними знаками, очевидно заранее условленными. Пока сверкающие алебарды и пики еще не были направлены на солдат, но довольно было уже того, что эта грозная щетина окружила носителей королевского мундира. Это показывало, что местное население нисколько не боялось королевских наемников и готово было схватиться с ними грудь в грудь, заранее уверенное в победе.

— Капитан, или, как вас теперь называют, полковник Ленсфорд, — начал сэр Ричард, подъехав к начальнику отряда, — вы ведете себя здесь, словно все еще находитесь в Нидерландах, где можно было беспрепятственно грабить. Позвольте же напомнить вам, сэр, что здесь — Англия; здесь ваши повадки не в обычае, хотя бы им покровительствовал сам король. Именем народа предлагаю вам оставить ваше предприятие, в противном случае не сетуйте на последствия вашего отказа.

Разумеется, настоящий воин ответил бы на такой град оскорблений оружием. Так и советовал Ленсфорду сделать Реджинальд Тревор, который хотя также проглотил молча много обид, однако совсем по другим причинам. Но он напрасно ободрял своего начальника. Тот растерянно молчал, придумывая, как бы поудобнее вывернуться из создавшегося критического положения. Одного взгляда на его наемников было достаточно, чтобы убедиться в их полной ненадежности.

Видя, что Ленсфорд совсем растерялся, сэр Ричард громко сказал:

— Ваше колебание происходит, вероятно, потому, что вы желаете избежать столкновения, со свойственной вам гуманностью опасаясь подвергнуть опасности ваших наемников, производящих впечатление кротких агнцов. В таком случае я вполне сочувствую вам.

Эти иронические слова были встречены громким смехом со стороны форестерцев.

Помолчав немного, рыцарь снова продолжал:

— Если вам заблагорассудится удалиться отсюда, не удостоив показать нам, насколько хорошо вы умеете владеть оружием, то мы готовы примириться с этим лишением и предоставить вам свободный пропуск. Но, быть может, вы все-таки решитесь попытаться дать возможность вашей сабле отличиться, так мы готовы и на это.

Слушать эти насмешки было истинною пыткою для Ленсфорда, тем более что их сопровождал хохот и свист толпы, обрадованной смущением храброго воина. Горше же всего для этого воина было то, что из окна верхнего этажа насмешливо смотрели две красавицы, одна из которых только что была предметом его восторгов.

Однако, несмотря на все это, Ленсфорд не мог найти в себе достаточно мужества, чтобы принять вызов своего противника, и он уклончиво ответил:

— Сэр Уольвейн, я нахожусь здесь вовсе не с целью сводить личные счеты. Это я успею сделать в более удобное время. Сейчас я здесь, в имении мистера Эмброза Поуэля, в качестве начальника ополчения, чтобы получить с этого джентльмена ссуду королю. Раз он отказался дать эту ссуду, мне, не имеющему приказания доходить до крайностей, нежелательных и для меня самого, остается только отвезти его ответ моему начальству.

Можно представить себе, каким гомерическим хохотом покрыла толпа форестерцев эти слова, обнажавшие до самого дна всю низменность души говорившего. Тот, который до сих пор разыгрывал из себя перед этой толпою неустрашимого орла, вдруг оказывался жалким, трусливо дрожащим перед силою воробьем.