Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы не знаете, ее смерть как-то встревожила Марго? – спросил Страйк. – Возможно, эту смерть официально расценили как ненасильственную или случайную, а Марго заподозрила, что дело нечисто?
– Откуда такие мысли? – спросила Дженис.
– Хотелось бы прояснить кое-что в записях Тэлбота. Похоже, он считал, что у Марго возникли подозрения касательно чьей-то смерти. В связи с этой смертью, кстати, упоминались и вы.
Круглые голубые глаза Дженис расширились за стеклами очков.
– Якобы вы нечто подметили, а возможно, и присутствовали там лично, – уточнил Страйк. – При этом никаких обвинений в ваш адрес не выдвигалось.
– Еще не хватало! – воскликнула Дженис. – Нет, ничего я не подметила. Уж наверное не утаила бы.
Наступила небольшая пауза, которую Страйк счел за лучшее не нарушать, и действительно, Дженис начала заново:
– Слушайте, ну как я могу говорить за Марго через сорок лет? Ее, поди, и в живых нету? Нечестно получается. Зачем я буду подозрения сеять, когда столько воды утекло?
– Я просто пытаюсь исключить лишние версии, – сказал Страйк.
На этот раз молчание затянулось. Дженис переводила взгляд от чайного подноса к фотографии своего бывшего сожителя с желтыми зубами и добрыми, сонными глазами. Наконец она со вздохом сказала:
– Ладно уж, только я требую, чтобы вы записали: это была идея Марго, а не моя, договорились? Я не собираюсь никого обвинять.
– Договорились, – ответил Страйк и занес ручку над блокнотом.
– Ну так и быть… вопрос был щекотливый, мы ведь с ней, с Дороти, работали бок о бок. Они с Карлом жили вместе с ее мамашей. Звали эту старуху Мод – я уж, конечно, запамятовала, да Карл тут мне напомнил. Я в разговоре упомянула его бабушку, а он: «проклятая Мод» – и никак иначе. В общем, было у Мод на ноге нагноение, образовалась язва, которая никак не заживала. Ей требовались перевязки, вот я и ходила к ней на дом. И каждый раз она мне начинала втирать, что дом принадлежит ей, а не Дороти. А дочку с внуком она из милости пустила к себе жить. Ей, знаете ли, нравилось это повторять. Власть свою чувствовать. Думаю, жить с ней было несладко. Старая зануда. На нее не угодить было. Причитала, что внука ее избаловали… но, как я уже сказала, в детстве с ним сладу не было, а значит, понять ее можно. А речь я, эта-а, вот к чему веду, – сказала Дженис, – язва у нее на ноге затянуться не успела – старуха так с ней и померла после падения с лестницы. Ходила она еле-еле, с тростью. Когда человек с лестницы падает, это само по себе не редкость, а среди стариков – особенно, и последствия бывают самые серьезные, но… Через неделю зазывает Марго меня к себе в кабинет на пару слов, и… ну да… возникло у меня такое впечатление, что Марго вроде как жмется. Напрямую она так ничего и не сказала – только спрашивала мое мнение. Но я-то знала, к чему она клонит… а что мы могли поделать? При падении старухи мы не присутствовали, родные говорили, что они в тот момент находились внизу и услышали грохот: она лежала у подножья лестницы, похолодевшая, но живая, а померла через двое суток в больнице. Дороти и бровью не вела, но она своих эмоций никогда не показывала. А что мы могли поделать? – повторила Дженис, воздев ладони кверху. – Естественно, я понимала, что у Марго на уме, – она же знала, что раньше дом принадлежал Мод, а теперь Дороти с Карлом зажили припеваючи, и… ну, врачам подобные мысли в голову приходят, а как же иначе. Если они чего упустят – им же потом аукнется. Но кончилось тем, что Марго дело раздувать не стала и, насколько я знаю, все обошлось. Ну вот, – заключила Дженис и вздохнула с облегчением, сняв тяжесть с души. – Теперь вы все знаете.
– Спасибо вам, – сказал Страйк, делая записи. – Это нам очень поможет. Скажите, а Тэлботу вы об этом рассказывали?
– Лично я – нет, а за других не поручусь, – ответила Дженис. – Все знали, что Мод умерла и как она умерла; Дороти в день похорон отпросилась с работы. Я вам честно скажу: после каждого допроса у меня одна мысль была – как бы ноги поскорей унести. Тэлбот больше всего интересовался моими снами. Прямо мурашки по коже, честное слово. Да и вся история – просто жуть.
– Представляю, – сказал Страйк. – Ну а теперь последний вопрос – и я вас освобожу от своего присутствия. Моя напарница выследила Пола Сетчуэлла.
– Ну-ну, – сказала Дженис без тени смущения или дискомфорта. – Понятно. Он ведь когда-то за Марго волочился, правильно я помню?
– Да. Так вот, нас крайне удивило, что вы с ним, оказывается, знакомы.
Дженис уставилась на него непонимающим взглядом:
– Как вы сказали?
– Вы с ним, оказывается, знакомы, – повторил Страйк.
– С Полом Сетчуэллом? – Дженис негромко засмеялась. – Да я его в глаза не видела!
– Вот как? – Страйк не отводил от нее испытующего взгляда. – Услышав, что вы рассказали нам о появлении Марго в Лемингтон-Спа, он не на шутку разозлился. И сказал… – Страйк сверился со своими записями, – что вы «пытаетесь его замазать».
Пауза тянулась долго. На переносице Дженис, между круглыми голубыми глазами, пролегла хмурая морщина. В конце концов прозвучал вопрос:
– Он меня называл по имени?
– Нет, – признался Страйк. – У меня сложилось впечатление, что ваше имя не сохранилось у него в памяти. Он называл вас просто «медсестра». К тому же он сказал Робин, что вы с Марго друг друга не любили.
– Он сказал, что Марго не любила меня? – Дженис выделила голосом последнее слово.
– К сожалению, да, – ответил, не спуская с нее глаз, Страйк.
– Но… нет уж, извините, это неправда! – возмутилась Дженис. – У нас с ней были прекрасные отношения! И только один раз мы повздорили – из-за Кева и его животика… Ну, допустим, я на нее тогда всех собак спустила, но сама знала: она действовала без всякой задней мысли. Думала, что окажет мне добрую услугу, если его осмотрит… а я обиделась, потому как… ну, матери всегда досадно, если другая женщина осуждает ее за недостаточную заботу о детях. Я Кева одна поднимала… а одинокой матери еще обидней такое слышать.
– Так почему все-таки, – не отступался Страйк, – Сетчуэлл сказал, что вы пытаетесь его замазать?
Тишину нарушил проносящийся за живой изгородью поезд: грохот то утихал, то нарастал, и молчание в гостиной сомкнулось, как мыльный пузырь с детективом и медсестрой внутри.
– Думаю, вы сами знаете, – сказала наконец Дженис.
– Знаю – что?
– Вот только не надо этого. Вы уже столько накопали – неглупый вроде человек. Говорю же: вы сами все знаете, а спектакль этот устроили, чтобы меня запугать и признание вытянуть.
– Меньше всего мне хочется вас запугать…
– Думаете, я не заметила, что она вам не понравилась? – взвилась Дженис. – Айрин. Не трудитесь делать вид, я знаю: она вас раздражала. Я людей насквозь вижу, работа у меня такая была – по чужим домам ходить. А я со своей работой отлично справлялась, – заявила Дженис, и почему-то ее ремарка не прозвучала высокомерно. – Поймите: когда вы были у Айрин, ей хотелось себя показать. От знакомства с вами она так разволновалась, что начала выделываться. Когда семейная женщина оказывается одна, это, знаете ли, ой как невесело. Даже я после Дубая долго перестраивалась. Привыкаешь, что кругом родные, а потом возвращаешься в пустой дом и… мне лично и наедине с собой неплохо, но Айрин не выносит одиночества. Она всегда была мне настоящей подругой, – с каким-то ожесточением сказала Дженис. – Очень доброй. После смерти моего Ларри, когда я осталась ни с чем, помогала мне деньгами. Всегда была рада меня видеть. Нам вдвоем хорошо, есть что вспомнить. Допустим, она немного рисуется, ну и что? Такое и с другими бывает.