Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

не менее, Ай-гун об этом спрашивает. С какой целью? Если бы китайцы были христианами, ответ был бы такой: он искушает Учителя.

Потому что Конфуций ратует за ритуал древнего Чжоу, а в Чжоу, по мнению Ай-гуна, еще совсем недавно творились подобные «бесчинства». Конфуций – активный сторонник жертвоприношений предкам, а эти самые жертвоприношения в прошлом были сопряжены с убийством многих людей. Конфуций учит милосердию, а какое же это милосердие, если ритуальное убийство людей проводилось в массовом порядке, – с помощью сосны, кипариса, каштана?

Здесь возникает вопрос о роли этих деревьев в проведении таких жертвоприношений. Из суждения понятно, что династия Инь предпочитала сосну, а Чжоу – каштан. Ясно также и то, что казнь, а точнее, жертвоприношение, проводилось с использованием той или иной породы дерева. При этом в суждении и намека нет на то, чтобы этими сортами деревьев «обсаживали алтарь», как это трактуется во многих переводах. В тексте четко сказано: «с помощью» (и) этих деревьев «совершалось жертвоприношение», причем, всем исследователям понятно также и то, что вряд ли в жертву Духу Земли приносилось само это «дерево». Обо всем остальном можно только догадываться, хотя это не имеет принципиального значения для понимания общей сути суждения.

Выдвигалось также предположение о том, что из этих пород деревьев изготавливались таблички предков, предназначенные для алтаря шэ, и что именно их в качестве символа государства правители брали с собой в военные походы. Но дело в том, что алтари-шэ существовали в каждом городе и деревне, причем алтарь, располагающийся рядом с городом-местопребыванием вана, считался в государстве главным и олицетворял собой само государство, его единство и самостоятельность. Алтари Земли по своей сути должны были быть открытыми, – это было какое-то искусственно созданное возвышение земли в виде некой «утрамбованной тумбы» или «стола», на природе, посередине большого и свободного от деревьев пространства. А следовательно, вряд ли в этом ритуале могли использоваться какие-то специально изготовленные «таблички предков». «Духи предков» и Дух Земли имели различные места поклонения.

Логика подсказывает, что дерево могло использоваться для того, чтобы сжигать тела (живых или мертвых пленников), – хотя, скорее всего, их просто закапывали в «утробу-желудок» Земли. Возможно, из этих древесных пород изготавливалось какое-то традиционное орудие убийства жертвы, или что-то в этом роде. Способов умерщвления было множество, а тем более, в древнем Китае, где человека умудрялись даже варить живьем – в огромном отлитом ритуальном сосуде для предков. Вопрос: съедали ли после этого?.. И любому понятно, что ни один из таких способов не отличался «человеколюбием», как понимали слово Жэнь после Конфуция. Можно предположить и иное: людей умерщвляли в непосредственной близости с алтарем, а на алтаре сжигались специальные «дощечки» или «бруски» из указанных пород деревьев – по числу людей, преданных казни. Учитывая древнюю традицию китайцев олицетворять душу умершего с деревянной дощечкой, на алтаре могли сжигаться именно их «представители»; или же таким образом «Духу Земли» сообщалось, что эти люди приносятся ему в жертву.

Более того, из слов Ай-гуна хорошо видно, что именно ритуальное принесение жертвы на алтаре Земли воспринималось всеми окружающими в качестве некоего «морального назидания», которое обязывало или даже принуждало народ воевать за свою землю.

Итак, для чего Ай-гун задает подобный вопрос? Из суждения ясно видно, что подобным образом, причем, в несколько завуалированной форме, он, во-первых, обвиняет в «нечеловеколюбии» (а точнее, четко констатирует этот факт!) все древние династии. Но отсюда, – и это во-вторых, – он может также оправдать и собственное жестокое обращение со своим народом, который, например, не желает идти в поход или не хочет участвовать в строительстве укреплений во время сбора урожая.

Возможно также, что Ай-гун сделал акцент именно на династии Чжоу («каштан»), чтобы острее «обличить» Конфуция, т. к. всем было известно, что Конфуций следует в своем Учении именно Чжоу. Возможно, приведенные выше слова Ай-гуна – «заставляли воевать при помощи каштана» – следует понимать несколько иначе: «…с помощью силы воевать» (т. е. принуждали). Слова «каштан» и «сила» – это омонимы. В принципе, это не так важно. Гораздо важнее то, что́ ответил на это Конфуций. А ему, по сути дела, пришлось давать ответ сразу на два вопроса: имеет ли право Ай-гун наказывать свой народ за такое «непослушание», и были ли правы древние, когда приносили людей в жертву.

И что же он говорит? – «Искреннее жертвоприношение не уговаривает [жертву]». Можно перевести и как «не жалеет [жертву]». О баране, которого «пожалел» ученик Конфуция, – том баране, которого приносят в жертву на новолуние – мы уже говорили. Предки, по мысли Конфуция, всегда важнее той жертвы, которая им искренне посвящается.

Конфуций не склонен впадать в бесполезное морализаторство относительно тех древних времен, которые подарили Китаю феномен Вэнь-вана. Сам Конфуций, безусловно, – против всяких «зверств», хотя он и за «смертную казнь» тем преступникам, которые всегда стоят на пути общества к справедливости. Для Конфуция важен путь Вэнь-вана, который проходит только через почитание предков, а значит, – через жертвоприношение. Осуждать убийство пленников в старину – это давать моральную оценку тому времени, которое давно ушло в прошлое. Всем окружающим понятно, что этого в реальной жизни уже нет, а значит, такой негласный «осуждающий» вывод уже давно сделан. Но зачем снова поднимать этот вопрос? – Осуждая, мы поневоле осуждаем и то государство, которое тогда существовало. А это – Вэнь-ван, У-ван, Чжоу-гун. «А кроме того, [для сохранения мира в душе] – не следует осуждать мертвых». Любых мертвых. Ведь среди них – и те «духи верха», которые посылают нам Дэ.

Суждение не совсем понятно по той причине, что мы уже не знаем роли этих «деревьев» в жертвоприношении, а следовательно, слова Конфуция можно трактовать только в общих чертах.

Суждение 3.22

3.22. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Как же (цзай) мал (сяо) *ритуальный сосуд из керамики (ци) [вельможи] Гуань-чжуна!». Некто (хо, т.ж. «*удивляться», «*сомневаться») возразил (юэ, букв. «сказал»): «Гуань-чжун [все же] *сильный (цзянь) [управленец] (ху – знак вопроса)?». [Почтенный] сказал (юэ): «*Вельможа (ши) Гуань имел (ю) [возможность] трижды (сань) *подносить (гуй; гуй-фу «*подносить [духам] жертвенное мясо») [жертвенное мясо предкам], будучи назначенным распорядителем (гуань, т.ж. «служащий», «быть в должности», «*быть управляющим», «*управлять») [обряда] *жертвоприношения (ши), [и] не (бу) *обеспечил контроль (шэ, т.ж. «обеспечивать», «контролировать», «кормить») [за тем, чтобы раздача жертвенного мяса была проведена справедливо]. Как же (янь) [после этого можно его] считать (дэ, т.ж. «приобретать (мнение)») *сильным (цзянь) [управленцем]?». [Некто продолжил свои рассуждения]: «Верно (жань)! Но (цзе) Гуань-чжун [все же] знает (чжи) ритуал (Ли)». [Почтенный] сказал (юэ): «Правитель (цзюнь) княжества