Изгоняющий бесов. Трилогия - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом приехала «скорая», Гесса, разумеется, никто не смел прогнать, да и главврач клиники за него заступился. Я ведь уже лежал тут, так что нас с доберманом немножечко знали. Оставался ещё один вопрос, который жутко хотелось бы прояснить.
— Ты что-то говорил про бесов, это кто?
Доберман шагнул вперёд и, встав на задние лапы, приложил переднюю правую мне ко лбу. В его круглых глазах была тревога.
— Погоди, я серьёзно. Реальные такие бесы с рожками и хвостиками, как из книжек? Ты в них веришь, что ли?
— А то ты не веришь? — удивился он.
— Я столько не пью и наркотиками не балуюсь.
— Не видишь бесов, не веришь в них… Тео, я тебя люблю, что же с тобой сделали?!
Мне не оставалось ничего, кроме как обхватить за шею верного пса. Я ничуть не сомневаюсь в том, что он видел то, что видел. Здесь тема в другом: почему он так свято уверен, будто бы и я обязан это видеть? Данный вопрос равно психологический, как и философский.
По идее, способность видеть, осязать, чувствовать параллельные миры и паранормальные явления довольно часто приписывают животным на уровне метафизики. Причём щедро сдобренной глупыми деревенскими суевериями или околонаучными веяниями. Уже смешно, как образованный человек я обычно на этом поле не играю.
В конце концов, если философия подразумевает любовь к отвлечённому мышлению, то, с одной стороны, это даёт возможность свободного осмысливания любых, даже самых парадоксальных точек зрения, а с другой — совершенно не обязывает принимать их безоговорочно, невзирая на любые, даже самые высокие авторитеты. Тут уж, простите, нам для чего-то дан разум…
Критическое восприятие реальности (как и нереальности) является одним из важнейших, если не ключевых отличий человека разумного от животного. Я же прав?
— Прав, — ответил я сам себе и добавил: — А ещё ты разговариваешь с бесхвостой собакой, и она тебе отвечает. По-моему, это тревожный звоночек. Недаром один пьяный бомж на Московском вокзале в Санкт-Петербурге кричал мне вслед, что экзистенциальное кафкианство до добра не доведёт, ибо изначально деструктивно по сути!
— Тео, ты с кем разговариваешь? — мгновенно навострил уши доберман.
Лысина Сократова! Видимо, сам с собой и своими же глюками.
— Доброе утро, больной. — В дверях показалась новая медсестра, очень милая девушка лет двадцати — двадцати трёх от силы. Она вкатила капельницу и улыбнулась мне. — Пациент Фёдор Фролов, сейчас завтрак принесут, а я вам пока седативное поставлю, не волнуйтесь, это не помешает.
— Спасибо, — ответно улыбнулся я и замер на полуслове, потому что в пластиковом пакете, к которому вела прозрачная гибкая трубка, явно что-то плавало. То ли захлебнувшийся воробей, то ли дохлая мышь, то ли просто случайный кусок грязи. Но это же ненормально, да?
— Простите, а что за препарат?
— Успокоительное. Будете лучше спать, избавитесь от тревожности, ну и для иммунитета как общеукрепляющее полезно.
— Погодите, мне кажется или у вас там мусор какой-то булькает?
— Где?
— Да вот же. — Я ткнул пальцем в тёмный комок.
Молоденькая медсестра проследила за моим взглядом, недоуменно пожала плечами и слегка насупилась:
— Ничего там нет, чистый состав, у нас знаете как строго с гигиеной. За одно нарушение может и глава отделения полететь.
— Но… я же вижу.
Гесс зарычал, словно бы полностью поддерживая мою правоту. Круглые глаза пса также вперились в капельницу, а верхняя губа нервно подёргивалась над клыками. Получается, он тоже это видит? Но кого или что?
— Тео, там, в мешке, голый бес купается. Может, он уже даже и напрудил. Не надо ничего в себя капать.
Медсестра обернулась ко мне с иглой:
— А у вас так здорово получается за собаку говорить! Вы артист, наверное, у нас тут много знаменитостей бывает: писатель Василий Головачёв, актриса Лиза Боярская, ещё Алексей Воробьёв, певец такой, всякие другие. Закатайте рукав.
— Девушка, извините, я не буду.
— Чего не будете?
— Прокапываться.
— Отказываетесь от процедуры?
— Э-э, да, — решительно определился я, скрещивая руки на груди — международный знак протеста и ухода в себя.
— Это неразумно, доктор лучше знает, что вам сейчас необходимо. — Тонкие стальные пальцы сжали моё плечо. — Ложитесь, пожалуйста.
Я нипочём не ожидал бы от миловидной, хрупкой на вид девушки такой нереальной силы. Моё тело отреагировало на автомате, не дожидаясь команды мозга.
— Прошу вас, погодите, пожалуйста. — Я скинул её захват, перекатываясь через кровать и принимая оборонительную стойку. — Можно попросить ко мне главного врача?
— Николай Вениаминович занят, у него совещание. — Личико медсестры странно вытянулось, а между розовых губ вдруг мелькнул длинный раздвоенный язык. — Лягте сию же минуту, капельница — это не больно.
— Ни за что!
— Пациент Фролов, вы начинаете меня нервировать, а нервная медсестра может с первого раза и не попасть в вену.
— Гесс, — позвал я, поскольку девушка загораживала спиной выход, так что пробиться к двери было проблематично. — Приятель, помоги-ка мне!
— Сам выкручивайся, — неожиданно объявил этот короткохвостый изменник. — Бесов он не видит. Мне их за тебя кусь? Не буду.
— Гесс?!
— Я обиделся.
— Да на что же?! — взвыл я, с великим трудом уворачиваясь от гибкой петли с той же капельницы, которую молоденькая медсестра со странностями вдруг попыталась набросить мне на шею.
Та грязно-серая субстанция, которую мой пёс почему-то назвал бесом, заколыхалась, словно бы подпрыгивая и хлопая в ладоши. Память так и не желала возвращаться, будто блоковская капризница, то приближая к себе, то убегая со смехом из подсознания.
Зато мышечная память тела, казалось бы, абсолютно точно знала, что и зачем делает. От двух тычковых ударов иглой я уклонился, на третьем перехватил запястье девушки, вывернул его, рубанул ребром ладони в локтевой сгиб и едва не рухнул на пол от боли!
Меня же предупреждали о травме рёбер, коварная вещь, я увлёкся и почти потерял сознание от резкости собственных движений. Что же тут происходит-то?
Медсестра ловко вывернулась, демонически захохотала рокочущим басом и рыбкой бросилась на меня сверху. Я укатился под кровать, а эта мерзавка, выпустив носом пар, ударила в пол каблучком с такой силой, что на коричневом линолеуме пошли трещины. Не знаю, почему и как, не спрашивайте, по идее он гибкий.
— Гесс, скотина ты эдакая…
— Ничего не знаю, не обижай собаченьку.
— Ты мне поможешь уже или нет?!
— Один раз кусь, — честно предупредил он и укусил за ногу. Но не её, а меня!
— А-а-ай, мать твою за химок и в дышло!