Первая формула - Р. Р. Вирди

– Замерзла?

Ответ напрашивался, однако идти нам было порядком, путь предстоял неблизкий, и неловкое молчание меня угнетало.

– Немного. Потом тело онемеет и холод уже не будет так ощущаться.

Ее теория казалась небезопасной.

– Давай посмотрим, как тебя утеплить.

Плащ меня не слишком грел, и все же лучше такая одежда, чем вообще никакой – ведь у девочки и того не было.

На углу показалась лавочка суконщика, ничем не отличавшаяся от своих собратьев по Галу: такая же приземистая, круглая, со шпилем на крыше. Открыв дверь в торговый зал, мы тут же забыли о холоде, хотя лицо, руки и ноги покалывало малюсенькими иголочками. В лавке, весело потрескивая дровами, пылал очаг, и маленькое помещение наполняло ласковое тепло.

Уходить не хотелось.

Прилавок ломился от рулонов шерсти и плотных тканей самых разных цветов. С другой стороны зала висели наглухо застегивающиеся мантии и шерстяные зимние накидки. Разнообразием расцветок готовая одежда, в отличие от тканей, не отличалась.

– Вам нужно что-нибудь потеплее, – подал голос суконщик.

На вид лет ему было не меньше сорока, хотя на внешности наверняка сказывался суровый климат: кожа смуглая и все же местами покрытая красными пятнами – видимо, от мороза. Щеки толстые, хотя телосложение худощавое, на голове – шерстяная шапка с длинными, спадающими на уши лоскутами, подбитыми с внутренней стороны шерстью.

– Мы собираемся в горы, и… – кивнул я и примолк.

Интересно, какая там, наверху, температура? Что за местность? В горах мне бывать не доводилось. Лавочник вполне мог воспользоваться моей неосведомленностью – в Кешуме неопытных покупателей обманывали без зазрения совести.

Мужчина поджал губы и, глянув на Лаки, нахмурился:

– Надолго идете?

– Надолго. Нам придется утеплиться с головы до ног.

– Это уж точно. – Он окинул взглядом торговый зал. – Меховые мантии – две штуки. А еще лучше – по две на каждого. Наверху ужасно холодно. По две пары носков. Шерсть отличная, так что ноги даже вспотеют; стало быть, нужна смена. Не помешают и хорошие длинные шарфы – обмотаетесь и прикроете рты, так к груди будет поступать теплый воздух. Потребуются палки…

Я показал свой посох, и торговец вздохнул:

– Хм… Значит, шапки – уши замерзают быстро, а лоб еще быстрее. Мороз в горах такой, что мысли сковывает льдом и в холодную голову лезут всякие глупости, от которых запросто можно сыграть в ящик. Советую специальные жестяные банки для горячего бульона, без горячей пищи точно не обойдетесь. – Оживившись, он зачастил: – Бульон, острый нож, точильный камень, шерстяная палатка, если придется сделать привал.

Шапки, шарфы, носки – вещи полезные, а вот дальше лавочник оседлал своего конька и, рассчитывая, что попал на городских недоумков, пытался всучить нам что попало.

– А сколько…

– Шесть серебряных монет.

– Пепел и вымя Брама… – поперхнулся я. – Ты все-таки продаешь шерсть и мех, а не шелка.

Лавочник пожал плечами, словно не видел разницы:

– Если кому-то здесь и потребуется шелк, у него будет своя цена. Давайте шелка оставим полуголым глупцам с юга, которые бесстыдно выставляют свое тело напоказ. Если вы намерены отправиться в горы в хлопковых и шелковых одежонках – валяйте.

Я заскрипел зубами, однако Лаки тихонько сжала мою руку, и вспышка гнева прошла. Лавочник назначил цену за все скопом, только половина из предложенного им барахла нам не требовалась.

– Сколько из всего этого стоит одежда?

Он взглянул на меня с негодованием и надменно ответил:

– Две серебряные монеты.

Я прищурился, но обжигать его взглядом не стал. Негодяй запросил девяносто шесть железных бунов за одежду! Знал, что нам некуда деваться…

Стоит шагнуть в болото, и к тебе тут же присосутся пиявки. Странно, но я немного успокоился. Люди одинаковы – что в Гале, что в Кешуме. Подобных этому лавочнику рвачей я видел не раз и знал, как с ними обращаться. А раз так – выжить можно и здесь, и пусть лавочник сколько угодно считает, что держит меня на крючке.

Я прекрасно понимал: золотой придется разменять рано или поздно, хотя подобная перспектива и внушала мне внутренний трепет.

– Два буна, – неожиданно для самого себя выпалил я.

Лавочник закатил глаза и отвернулся, презрительно махнув рукой в шерстяной варежке:

– Выметайтесь. Я человек занятой и тратить на вас время не собираюсь.

А лавочка-то пуста, толпа к суконщику не ломится…

– Похоже, времени у тебя как раз навалом. Где же твои покупатели?

Он резко обернулся и свирепо на меня взглянул, однако я и глазом не моргнул.

– Не люблю, когда меня держат за глупца только потому, что я молод. Мы в Кешуме кое-что знаем о цене денег и о торговле. – Разумеется, опытным знатоком я не был и все же чувствовал, когда меня пытаются надуть. – Почему-то не вижу очереди из желающих потратить здесь серебро.

Лавочник отвел взгляд:

– Люди тратят ровно столько, сколько стоят необходимые им вещи.

– Вот именно, – кивнул я и указал на вешалку с меховыми мантиями.

Похоже, вещички вполне достойные, без них нам придется туго, однако двух серебряных монет они точно не стоили.

– У тебя с денежками-то не слишком, а? – вновь проявил интерес лавочник.

Уязвил так уязвил… Ладно. Я нехотя кивнул.

– Что ж, понимаю. Серебро и для взрослого мужчины – целое состояние, а уж для мальчика…

Я терпеливо снес и «мальчика».

– Ты не местный. Приехал с караваном – стало быть, звонкую монету нашел.

И тут в точку.

– Ну, может, шерсть и мех – самые обычные товары для Гала, и все же такая одежда недешева. Продается она неплохо, ведь через наши места проходит немало странников. Делай со мной что хочешь, но честная цена для этих мантий – точно не два буна.

Я облегченно выдохнул.

– Значит, больше у тебя в карманах ничего не завалялось?

Лгать с золотым в кошеле глупо: как ни крути, вытащить его придется.

– Почему же? Другое дело, что деньги следует считать. Я здесь надолго – значит, придется тратиться на еду, на ночлег, да мало ли на что… Если меня не пытаются надуть, я всегда готов уплатить справедливую цену.

Пришлось подпустить в голос толику дружелюбия, и лавочник кивнул:

– Тогда с тебя одна серебряная монета. Ты ведь понимаешь, что две пары одежек на брата дешево стоить не могут? Это тебе не вшивый хлопок, который износится за один сезон, и не холстина, которая защитит от песка и пыли, но не согреет в мороз.

Он устало опустил уголки губ и грустно взглянул на нас с Лаки. Похоже, на этот раз обошлось без вранья; видать,